Александр Перфильев - Стихи

Быть в непрерывном ожиданьи
Натянутою тетивой,
Незавершенного страданья,
Тоски… и только для того,

Чтоб в миг предсмертного томленья
Понять извечной глубиной,
Что вы — другого измеренья
И быть не можете со мной.

Так любили мы в годы военные —
Хуже чем какой-нибудь пес —
Посмотрел, опрокинул в сено,
Отвернулся, в седло и понес…

И когда-нибудь разве оглянешься,
Разве вспомнишь про искру тепла?
Передышка, и к новой потянешься,
А потом позабыл, что была…

Сколько было таких погашенных,
Лишь едва загоревшихся глаз!
Так зачем у теперешних спрашивать,
Отчего они мучают нас…

Вы мне прочли отрывок из письма
Далекого и истинного друга,
Невольно вы ввели меня сама
В орбиту неизвестного мне круга.

Я там прочел и понял — может быть
Все то, что даже понимать не надо!
Как можно изумительно любить,
На милую не поднимая взгляда!

А… если нет, и это все не так,
То зная вас, такую дорогую,
Спрошу его: «Мечтатель и чудак,
Как мог ты вообще… любить другую?»

Вы — Легкая, но легкость эта
Не мотылька, что жить спешит,
То легкость внутреннего света
Большой и ласковой души.

То легкость мысли, пониманье,
Не легкомыслие, нет!
Уменье чувствовать, вниманье,
На нежность — нежностью ответ.

Не словом даже, только взглядом,
Но уводящим далеко…
Вот почему мне с вами рядом
Светло, и просто, и легко!

Все так светло и радостно, как сон:
Поля, холмы, сосновый бор, опушки…
Вот по таким местам бродил и он,
Чье имя нас сто лет волнует — Пушкин.

Он этот край любил с его тоской,
И темный бор ему шептал спросонок,
И сам он был бесхитростный, простой —
Поэт, мечтатель, русский арапчонок.

Чудесный край, тебя светло принять,
Все лишнее безжалостно отринув,
Один лишь раз послушать и понять
Простые сказки нянюшки Арины.

Старуху я увидел в тех местах,
Живая тень, она сидит в чулане,
Бескровные шевелятся уста, —
— Ей много больше ста — сказали мне крестьяне.

Она древней всех старых мужиков,
Ей дед Тарас — осьми десятков — парень,
Быть может ей — девчушке в пять годков
Дарил монетку черномазый барин?

Но нет, она не помнит ничего,
Слепа, глуха, язык ее коснеет.
И если даже знает про него,
То рассказать наверно не сумеет.

Потухший мозг просвет не озарит,
Весь мир ее — чулан, убог и тесен…
А все вокруг таинственно хранит
Нетленный аромат его чудесных песен.

Что же делать мне с моей тоской?
Удушить ее своей рукой?
Только ведь ни в бритве, ни в петле
Смысла нет, как нет и на земле.
Хорошо тому, в ком вера есть,
В то, что там спокойнее, чем здесь,
Мне и этой веры не дано,
Значит — жди того, что суждено.

Крутым откосом вниз, к реченке,
В зеленом платье, босиком,
Сбегали яблони-девчонки,
Чтоб искупаться в ней тайком.

Она под яблоневым садом,
Крутя голубоватый хвост,
Журча нестрашным водопадом
Текла под деревянный мост.

А я с утра сидел в беседке,
Стихи и книги разложив,
И мне на стол склоняли ветки
Созревший солнечный налив.

Текли стихи, жужжали пчелы,
Журчала под мостом вода …
Был этот день такой веселый,
Каких не будет никогда.

Все так же тихо входит осень в сад, —
Как женщина к любимому больному,
И вьется по стене, от дома к дому
В багровых переливах виноград.

Но я сегодня осени не рад,
Я ощущаю как-то по иному
Ее животворящую истому,
Ее задумчивый и нежный взгляд.

Мне кажется — она полна тревоги,
И эта ласковая тишина
Нарушится, как только на пороге

Любимого очутится она.
В дверь постучит, ответа не услышит.
Любимый умер, грудь его не дышит.