Федор Миллер: Стихотворения

На высоком стуле важно заседает
В храмине Шемяка и свой суд вещает.
И с благоговеньем пред судьею строгим,
Кланяясь, предстали три истца с убогим.
Первый свою просьбу изложил богатый.
«Что ответить можешь на слова истца ты?» —
Вопросил Шемяка. Тот, взамен ответа,
Лишь потряс мошною: посмотри, мол, это!
«А! — смекнул Шемяка. — Это он сотнягу
Мне за суд мой сулит. Выручу беднягу!»
«Вот мое решенье, — говорит. — От брата
Ты с хвостом, не так ли, получил коня-то?
Посему и должен ты радеть о том же,
Чтоб ему скотину возвратить с хвостом же.
Того ради конь сей должен находиться
При тебе, доколе хвост не отрастится».

Тут судье хозяин сельского кружала
Жалобу представил. Не смутясь нимало,
На вопрос Шемяки бедный, без ответа,
Лишь тряхнул мошною: посмотри, мол, это.
И Шемяка сметил: «Вот еще сотнягу
Мне за суд он сулит. Выручу беднягу!»
И сказал: «Вот слушай, как в случае оном
Поступить ты должен, следуя законам:
У него ребенка ты убил родного,
Так с его хозяйкой приживи другого».

Тут с поклоном третий подает прошенье
И судью Шемяку молит о решенье.
На вопрос Шемяки бедный, без ответа,
Вновь трясет мошною: посмотри, мол, это!
И Шемяка сметил: «А, еще сотнягу
Мне за суд он сулит. Выручу беднягу!»
И сказал в раздумье: «В преступленье оном,
Знай, сугубо винен ты перед законом:
Срамно посягая на себяубийство,
Ты, живым оставшись, совершил убийство.
А как отца сыну уж не возвратишь ты,
То за преступленье смерти подлежишь ты.
Ляг же ты под мостом; он же, на мост ставши,
Пусть тебя задавит, на тебя упавши».

Весело выходит от судьи убогой;
Те ж в душе Шемяку всё клянут дорогой.
«Что ж, любезный братец, — говорит бедняга, —
Подавай коня-то!» — «Нет, зачем, сердяга;
Я уж передумал. Нам бы помириться!
Конь, хоть и бесхвостый, всё ж мне пригодится.
Дам тебе деньжонок — разживайся с богом,
И вперед, пожалуй, пригожусь во многом».
Бедный согласился, с братом помирился,
А потом к другому с речью обратился:
«Ну, тебе с хозяйкой надо, знать, расстаться».

— «Нет, я передумал; что с тобой возжаться!
Мне детей не надо, — с ними только горе;
Лучше помиримся и, со мной не споря,
Вот возьми кобылу — славная лошадка —
Да рублёв десяток, так уж, для придатка».
— «Нет, я не согласен: подавай полсотни
Иль отдай хозяйку, — что тебе вольготней».
Но расстаться с нею было не под силу,
Отдал он бедняге деньги и кобылу.

Тут убогий с третьим начал разговоры:
«Ох, как горько слушать мне твои укоры!
Видно, на сем свете не жилец я боле!
Ну, ступай-ка на мост да скачи оттоле».
— «Нет, я передумал! Что с тобой возиться:
На тебя скакавши, сам могу убиться.
Убирайся с богом!» — «Нет, родимый, дудки!
Мы с тобой ходили в суд ведь не для шутки:
Ты хотел обидеть горького беднягу,
Так скачи, брат, с моста иль подай сотнягу».
Как ни спорил парень, как он ни бранился,
Всё ж таки на сотне с бедным помирился.

Вот домой приходит бедный развеселый.
Уж не будет знаться он с нуждой тяжелой.
Станет жить как люди, голод позабудет
И в миру считаться хуже всех не будет.
А меж тем Шемяка дани поджидает
И к нему за нею парня посылает.
«Что ж, приятель, так-то держишь обещанье?
Что сулил Шемяке ты за оправданье?»
— «Что ж ему сулил я?» — «Три мошны с казною,
В каждой по сотняге». — «Что ты! Бог с тобою!
У меня в мошне той грош не заводился,
А лежал вот камень — им я и грозился;
Коль меня в ту пору он не оправдал бы,
Я вот этим камнем в гроб его вогнал бы».
Как узнал Шемяка о таком ответе,
Отслужил молебен, что живет на свете.

Ночь. В темном подвале, на грязном полу,
В каморке сырой и холодной,
Прижавшись, валяются дети в углу,
Уснув на желудок голодный.
Лежат они тут, на рогожах, мешках,
Вдыхая миазмы подвала;
Не видно кровинки на впалых щеках,
С них юности краска сбежала…
Но крепок их сон после тяжких трудов, —
Ведь им только в нем и отрада:
Во сне им не больно кусанье клопов,
Не слышно трущобного смрада.
Но кто ж эти дети? Зачем они тут?
За что они терпят мученье?
То наш малолетний ремесленный люд, —
Он, видите, отдан в «ученье».
Вот утро настало. Весь дом еще спит,
Но их подмастерье суровый
Давно растолкал и угрюмо следит,
Чтоб все были к делу готовы.
И каждый принялся за труд свой дневной:
Вот мальчик, тщедушный и хилый,
Топор поднимает нетвердой рукой
И рубит дрова через силы.
А вот и другой, посреди мостовой —
По росту почти что ребенок, —
Запрягшись в салазки и скорчась дугой,
Он тащит с водою бочонок;
А вот малолетний работник идет,
Под ношей тяжелой сгибаясь,
Присядет на тумбу, на миг отдохнет
И снова пойдет, задыхаясь.
И все хуже нищих одеты на взгляд:
В халатах иль чуйках [28] Чуйка — длинный суконный кафтан. дырявых,
С которых обрывки лохмотьев висят,
А ноги — в опорках корявых…
Какую ж дают им награду за труд,
Для них непосильный порою?
Дают им сырой и холодный приют
Да впроголодь кормят бурдою!
И дня одного не проходит притом,
Чтоб не были кем они биты:
Хозяин их «учит» ремянным кнутом,
Их бьет подмастерье сердитый,
Хозяйка и даже кухарка подчас
Запустит в иного поленом…
Скажите, известно ли это у нас
Управы ремесленной членам?