Алексей Черных - Горловка. Девятьсот пятый

Будь то шахтёры, будь крестьяне,

Будь даже бунтовщик и тать.

Не собирался Угринович

Вчера устраивать стрельбу,

Но коль дано пролиться крови,

Уже не изменить судьбу.

Кто ж знал, что туповатый пристав

И пара глупых держиморд

Из лихоимцев и садистов

И ненавидят свой народ?

Да Угринович эту «тройню»

И сам готов был расстрелять,

Когда б они, затеяв бойню,

Не удосужились сбежать.

* * *

Вчера не вьюжило. До ночи

Истоптанный кровавый снег

Тревогу мрачную пророчил

И смертной жатвы новый грех.

* * *

Так, после вздорного расстрела

Работников машзаводских

Лихое воинство засело

В казармах мрачных и глухих.

Но и с учётом укрепленья,

Что в спешке за ночь возвели,

Удерживать сооруженье

Они бы долго не смогли.

Всё это, будучи военным,

Наш совестливый капитан

Осознавал и, несомненно,

Отхода приготовил план.

Возникшие соображенья,

Без лишних страхов и прикрас,

Он изложил для обсужденья

Своим подельникам сейчас.

Сам отстранённо-флегматично

Выглядывал в косую щель

Щита, в который хаотично

Стучались пули и метель.

Щит, что закрыл проём оконный

Двухслойной сбивкой горбыля,

Конечно, был не дот бетонный,

Но и не хлипкая сопля.

За ним укрывшись, Угринович

Пытался во дворе узреть,

Что им сегодня приготовил

Господь: удачу или смерть.

* * *

А сзади, страстью сатанея,

Затеяли нелепый спор

Пехотный капитан Корнеев

И пристав Немировский. «Вздор!» –

Кричал Корнеев, не стесняясь

Ни в жестах, ни в крутых словах.

А пристав, вяло защищаясь,

Горел румянцем на щеках

И несуразности долдонил,

Его бессмысленный бубнёж

Своей нелепостью драконил

Корнеева сильней, чем ложь.

Размолвка старших командиров

Отряда сводного никак

В казармах не служила миру,

Здесь только не хватало драк.

Особенно, когда старался

Отряд отбиться от врагов.

…Но Угринович и не рвался

Утихомиривать глупцов.

Не то чтоб самобичеванье

Да муки совести при том

Апатию и нежеланье

Активничать развили в нём.

Он просто ждал, когда наступит

В атаке инсургентской спазм,

Когда усталостью притупит

Повстанческий энтузиазм.

Тогда, прикрывшись белым флагом,

Спокойно, будто на парад,

Покинул бы неспешным шагом

Казармы войсковой отряд.

Ушли б за Корсунскую балку,

В Енакиево, где пока

Восстанье не было столь жарким,

Как в Горловке, наверняка.

Тут не ахти какая хитрость,

Но очень часто простота

И показная безобидность

Эффектней ратного труда.

Повстанцы вовсе не стратеги,

Не мудрой тактики сыны.

Они, лежащие на снеге,

Уже устали от войны.

Стрельба и боя свистопляска –

Для них чужое ремесло.

Им поскорее бы развязка,

Им побыстрее бы в тепло.

* * *

Манёвр отхода с белым флагом,

Что Угринович предложил,

По мненью пристава, зигзагом

По всей полиции лупил.

Знал Немировский: инсургенты

Его вовеки не простят,

И никакие аргументы

Бунтовщиков не убедят.

Солдат отпустят, близ казармы

У них не станут на пути.

А вот позволят ли жандармам

Без осложнения уйти?

Увязнув в этой мрачной мысли,

Раз пять её перебубнив,

Сник бравый пристав, голос кислый

Его стал жалок и плаксив.

Еще вчера, расправив плечи,

Он тоном резким и сухим

Плёл устрашающие речи

Бунтовщикам машзаводским.

Как царь и бог в одном флаконе,

Радетель ярый о благом,

Он обещал всех урезонить

Лихой нагайкой и штыком.

Сейчас же он обрюзгший, вялый

Перед Корнеевым сидел,

И обречённо и устало

На сапоги свои глядел.

Но Угринович осужденьем

И капитана отмечал:

Корнеевские рассужденья

Поддерживал, но призирал.

Пехотный капитан чихвостил

Жандармского главу, что тот

Несвоевременною злостью

Нарушил правил неких свод.

А то, что там погибли дети,

И женщины, и старики,

Корнеев будто не приметил,

Не вспомнил! Что не по-людски.

Но Угринович им обоим

В укор ни слова не сказал.

Как опытный боец и воин

Он просто ждал и наблюдал.

* * *

И вдруг сознанье как взбесилось.

Двор разом вспыхнул, заалел.

«Пора!» - казарма оживилась,

Отряд волненьем загалдел.

Всё было, в принципе, готово.

Осталось сделать первый шаг.

Сказав напутственное слово,

Встал капитан драгун в дверях.

Не к месту страшно огорчился,

Что бросить предстоит коней.