Юрий Терапиано - Собрание стихотворений

Но он окропил нас свободой,
Вывел нас на простор,
Израиль новый, — Исхода
Неугасимый костер».

…В темной комнате глуше,
Долог и труден путь,
Ночью проснешься: слушай,
Прошлого не забудь!

— «За что, такое нечестье?
Зачем Ты одних увел
В прекрасные земли, за честью,
Где ревет прежний орел,

Где в сумрачном мире видений
Вне времени воскрешена
Былая Россия, где тени
И славные имена?

Ты, жнущий незримый нивы,
Что дал России, когда
Степные стремил разливы
В разрушенные города?

Ты слал удар за ударом,
Смертью дышал, свинцом,
Белым вставал пожаром
На западе пред концом.

Ты был в огне Перекопа,
Ты был под Варшавой — и вот
Смятенье, голод, — потопа
И ныне земля твоя ждет».

Но падают золотые
Оттуда, с неба, лучи.
Шумят, как прежде, в России
Источники и ключи.

И снег в октябре ложится
На взрыхленный чернозем,
И зверь полевой и птица
Не ведают ни о чем.

Не знают, теперь какие
Охотники ходят им вслед,
Не знают о том, что — Россия —
Имени больше нет.

Над рельсами и поездами,
Над трактом и полотном,
Над тракторами, бороздами,
Над телегой, крытой рядном,

Все та же сегодня клубится
Довоенная летняя пыль.
Степь таврическая. Жнец и жница.
Пролетающий автомобиль,

Где с портфелями на коленях,
Партработник в дорожных очках
Мчит начальством… И ветер на Сене,
Дождь на улицах, на площадях,

Где, чуть свет, что ни день, в непогоду
Жизнь я рву по часам, по гудкам —
Проклинаю мою свободу,
Ничему не кланяюсь там.

Не молюсь, не верю, не вижу
В темном будущем — и потому
Так люблю я, так ненавижу
И так страшно — близок всему.

Сияющий огнями над Невой,
Смятенный город — ропот, плач, волненье.
Двух черных троек топот роковой —
О, эти дни, которым нет забвенья!

Фельдъегерь бешено кричит во тьму
Ругательства — усталость, холод, злоба,
А он в гробу колотится: ему
По росту не успели сделать гроба…

И этот стук, России смертный грех,
На нас — на «будущих и бывших» — всех.

Командарм под стражей, под замком.
Часовые МВД кругом.

Завтра рано утром повезут
Командарма красного на суд.

— Ты предатель родины и вор,
С заграницей вел ты разговор,

Ты с собакой-Троцким яму рыл,
С мертвым Каменевым ворожил!

И увидел командарм — в дыму, в огне —
Как он лихо мчался на коне,

Как он перед строем гарцевал,
Шашкою отмахивал сигнал.

— Помнишь, помнишь синий поезд твой,
Ярко-красный флаг над головой?

Как равнялся конный строй, пыля,
Как гудела, как тряслась земля,

Как сплеча рубил ты, разъярясь,
Как поляков втаптывал ты в грязь,

Как для белых наряжали взвод
Вывести их начисто в расход?..

— Упадешь ты так же, руки врозь, —
С головой простреленной насквозь!

Воскресный день, сырой и душный.
Что делать мне? Везде тоска,
Свинцово-серый свод воздушный,
Деревья, люди, облака.

Весь мир, как будто поневоле,
Томится в скучном полусне.
Поехать в лес? Поехать в поле?
Теперь все безразлично мне.

Еще недавно так шумели
Витии наши обо всем,
Еще недавно «к светлой цели»
Казалось нам, что мы идем,

Что мы «горим», что вправду «пишем»,
Что «дело нас в России ждет»,
Что «воздухом мы вольным дышим»,
Что мы «в послании» — и вот

Лишь скудное чужое небо,
Чужая чахлая трава
И, словно камень вместо хлеба,
Слова, газетные слова.