Константин Ваншенкин - Примета

Дворянские усадьбы,
Где жили Блок к Фет,
Могли не угасать бы
Еще немало лет,

И люди, не по плану,
Тянулись бы туда,—
Как в Ясную Поляну,
Что нынче как тогда.

…Вот родина поэта.
Не двести лет, не сто
Существовало это
Крестьянское гнездо.

В отличье от дворянских.
Орловских, тульских, брянских.
Но общее одно —
Исчезло и оно.

Как при литье металл с опокою
В жаре и в искрах — заодно,
Искусство со своей эпохою
Всесильно соединено.

Черты мятущегося времени,
Раскрыты и обнажены,—
В Толстом, в Чайковском или в Репине
Разительно отражены.

В жизни гениев, чей путь
Всем, казалось бы, понятен,
Много есть, коль вглубь взглянуть,
Темных мест и белых пятен.

Слава богу, есть пока
В день защиты и зачета
Непонятная строка,
Неразгаданное что-то.

Слава богу, до сих пор
За узорами оградки —
Непредвиденный простор
Для зацепки и догадки.

Нелепость — Маяковскому венок,
Какой-нибудь кладбищенский вьюнок.

Над горечью внезапного конца
Ему — венок Садового кольца.

Ему венок — шаги тюменских вышек,
Ему венок — страны читальный зал,—
Над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
Которую он тоже предсказал.

Седые важные поэты
Есенина читают вслух.
Отчасти трогательно это,
Однако зал довольно сух.

Один его читает воя,
Но зал опять же не согрет.
Они Сергея старше вдвое —
И в этом, видимо, секрет.

У памятника Пушкину — толпа.
Так прежде было только в юбилеи.
Не заросла народная тропа,
А новые добавились аллеи.

Отрезок даже маленький возьмем:
В сентябрьский полдень, около «Известий»,
Я липы здесь сажал в сорок восьмом,—
Тогда поэт стоял на старом месте.

Была Москва тогдашняя слышна,
Но словно отдаленно, как в тумане.
Плыла, по сути дела, тишина —
В теперешнем, новейшем пониманье.

Вращается времен веретено,
Над площадью совсем иные зданья.
И разыскать друг друга мудрено
Всем тем, кому назначены свиданья.

Я из жалости когда-то,
А еще ниотчего,
Похвалил стихи собрата
Дорогого одного.

Что я сделал, боже правый!
Как я высказался «за»?..
Начал он, дыша отравой,
Всем заглядывать в глаза.

Так желал он откровенно
Беспрерывной похвалы,
Что его разбухла вена
От вливающей иглы.

Вот опять стоит напротив,
Средь асфальта и травы,—
Вновь кончается наркотик
В остывающей крови.

— Скажите, а над чем
Работаете вы?—
И сразу же за тем,
С наклоном головы:

— Скажите, а когда
Вы начали писать?
— А в ранние года
Вы кем хотели стать?..

Вставая всякий раз,
Записку ли суя,
Он спрашивает — вас,
Но слышит — лишь себя.

Таким он и возрос:
Ему во цвете лет
Важней задать вопрос,
Чем получить ответ.

Этих книг тебе не прочитать
Ни за что на свете.
Для тебя стоит на них печать,
Ибо книги эти—

Книги для ума и для души,
Разные такие —
Для тебя чрезмерно хороши.
Ты прочтешь другие.

Здесь на полках — всевозможных книг
Столько тысяч!
Ты проходишь, безмятежно в них
Взглядом тычась.

Писатель-одиночка
(В столице сорок лет)
Назвал собаку Ночка —
Как в детство взял билет.

Собака-невеличка
Хозяину близка.
Но то ж коровья кличка,
По родине тоска.

По сладостному мигу,
Что за сердце берет,—
По вдумчивому мыку
Под вечер у ворот.

По отческому дому,
Росистому лужку,
По теплому, густому,
Парному молочку.

Зная задачу свою
И с удовольствием даже,
Критик кончает статью
О дорогом персонаже.

Перенасыщен раствор
И удручающе сладок,
Но все равно до сих пор
Нечему выпасть в осадок.