Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

В вершинах робкий шепот зова
И беспокойный смутный бег.
Как странно будет видеть снова
Пушистый белый-белый снег…

Всплески весел и скрипы уключин —
Еле слышные, жалкие скрипы.
Под кустами ряд черных излучин
Заткан желтыми листьями липы.

Сколько листьев… Под выгнутой ивой,
Как лилово-румяные пятна,
Стынут в лоне воды сиротливой.
Небо серо, и даль непонятна.

Дымный дождик вкруг лодки запрыгал,
Ветром вскинуло пыль ледяную,
И навес из серебряных игол
Вдруг забился о гладь водяную.

За дождем чуть краснели рябины —
Вырезные поникшие духи,
И безвольно качались осины,
Как худые, немые старухи.

Проплыла вся измокшая дача.
Черный мост перекинулся четко.
Гулко в доски затопала кляча,
И, дрожа, закивала пролетка.

Под мостом сразу стало уютней:
С темных бревен вниз свесилась пакля,
Дождь гудел монотонною лютней,
Даль в пролете, как фон для спектакля.

Фокс мой, к борту прижав свои лапы,
Нюхал воздух в восторженной позе.
Я сидел неподвижно без шляпы
И молился дождю и березе.

Здесь в комнате тихо, а там, за стеклом,
По мокрому саду в веселии злом
Катается ветер упругий.
Свистит и лохматит больные кусты,
У хмурых грачей раздувает хвосты,
Гнет клены в покорные дуги…

Взлетают иззябшие листья снопом,
И в небе бездонном, и в небе слепом
Мелькают, как дикие птицы.
Метутся безумные волосы ив…
В малиннике дикий предсмертный извив,
Дождь мечет жужжащие спицы.

За тучами бурый закат без румян.
На клумбе дрожит одинокий бурьян.
Стекло дребезжит и трепещет.
Но странно… Из сада, где буря и мгла,
Вдруг тихая бодрость мне в душу вплыла
И в сердце задумчиво плещет.

Под низкий, несдержанный яростный гуд,
Как рыцари, смелые клятвы встают,
И дали все шире и шире…
Знакомые книги мерцают вдоль стен,
Вчерашние дни, как бессмысленный плен.
Как старые, ржавые гири.

У крыльца воробьи с наслаждением
Кувыркаются в листьях гнилых…
Я взираю на них с сожалением,
И невольно мне страшно за них:

Как живете вы так, без правительства,
Без участков и без податей?
Есть у вас или нет право жительства?
Как без метрик растите детей?

Как воюете без дипломатии,—
Без реляций, гранат и штыков,
Вырывая у собственной братии
Пух и перья из бойких хвостов?

Кто внедряет в вас всех просвещение
И основы моралей родных?
Кто за скверное вас поведение
Исключает из списка живых?

Где у вас здесь простые, где знатные?
Без одежд вы так пресно равны…
Где мундиры торжественно-ватные?
Где шитье под изгибом спины?

Нынче здесь вы, а завтра в Швейцарии,—
Без прописки и без паспортов
Распеваете вольные арии
Миллионом незамкнутых ртов…

Искрошил воробьям я с полбублика,
Встал с крыльца и тревожно вздохнул:
Это даже, увы, не республика,
А анархии дикий разгул!

Улетайте… Лихими дворянами
В корне зло решено ведь пресечь —
Не сравняли бы вас с хулиганами
И не стали б безжалостно сечь!

«Здравствуй, бронзовый кабан,—
Помнишь сказку Андерсена?»
Я погладил скользкий стан,
Преклонив в душе колено…
Ступеньки, — за ними веселенький ад:
Соломенный рынок в тени колоннад.

Соблазнительнейший рынок,—
Даже мутно в голове:
Вееров, панам, корзинок!
А в кармане… лиры две.
Дородные донны зовут к ларькам:
«Что, милый синьор, угодно вам?»

Мне угодно? Боже мой…
Ничего. Вот смех, ей-богу,—
Ведь в России, там, зимой
Так желаний было много!
Насупились донны. Без четверти час…
Налево иль вправо пойти мне сейчас?

Здесь обед торжественней мистерии,
Здесь я принц за два четвертака.
У хозяйки крошечной остерии
От усердия волнуются бока.

За окном, как чудо, Ponte Vecchio.
Зеленеет мутное Арно.
Мыслю. Ем. Смотрю. «Эй, человекио,
Отчего сегодня пьяное вино?»

Хмель — смычок. Грудь стала легкой скрипкою,
Струны из моих горячих жил…
Не с кем чокнуться… Я вспомнил вдруг с улыбкою
Всех богинь, которым я служил.