Геннадий Алексеев - Стихотворения

Но снег падает на глаза и тут же тает.

И начинает казаться, что ты плачешь,

тихо плачешь холодными слезами, безутешно, безутешно плачешь, стоя под снегом, трагически запрокинув голову.

И начинает казаться, что ты глубоко,

глубоко несчастен.

Для счастливых

это одно удовольствие.

— Не так,— говорю,— вовсе не так.

— А как?— спрашивают.

— Да никак,— говорю,— вот разве что ночью в открытом море под звездным небом и слушать шипенье воды, скользящей вдоль борта.

Вот разве что в море под небом полночным, наполненным звездами, и плыть, не тревожась нисколько. Вот разве что так.

Иль, может быть, утром на пустынной набережной, поеживаясь от холода,

и смотреть на большие баржи, плывущие друг за другом.

Да, разве что утром у воды на гранитных плитах, подняв воротник пальто,

и стоять, ни о чем не печалясь.

Вот разве что так,— говорю,— не иначе.

Можно любить запах грибов, быстрые лесные речушки, заваленные камнями, и романсы Рахманинова. Можно любить все это и ни о чем не тревожиться.

Но я люблю просыпаться, когда ночь на исходе, когда и утро, и день еще впереди и когда вдалеке кто-то скачет к рассвету, не щадя коня — кому-то всегда не терпится.

џ * ■*

Необъяснимо, но ребенок

так горько плачет у истока жизни.

Непостижимо, но мужчина

пренебрегает

красотой созревшей жизни.

Невероятно, но старик

смеется радостно у жизни на краю.

Что рассказать деревьям, траве и дороге?

Что показать птицам?

Что подарить камням?

Посторониться

и не мешать спешащим? Поторопиться

и прийти самым первым?

Как полезно возникнуть!

Как увлекательно быть!

Как несложно исчезнуть!

Спотыкаясь о камни, выбегаю к морю.

Оно зеленое, оно колышется, оно безбрежно, оно предо мною.

У меня много забот.

Надо позаботиться о Фонтанке,

чтобы она текла куда следует.

Надо позаботиться об облаках,

чтобы они плыли своей дорогой и не толпились на одном месте.

Надо позаботиться о кошках,

чтобы они не попадали под машины, когда перебегают улицу.

Надо позаботиться, чтобы статуи

не бродили ночью по Летнему саду, потому что они могут перепутать свои пьедесталы.

Забот полон рот,

а мне говорят,

что я живу беззаботной жизнью.

Гитара лежала на коленях у человека.

Красивая, крутобедрая, с алым бантом на грифе лежала на коленях у красивого, усатого,

с алой гвоздикой в петлице.

Струны нежно, чуть слышно гудели.

Рука человека коснулась струн.

Гитара застонала.

Рука человека ударила по струнам.

Гитара зарыдала и вся затряслась, забилась

на коленях у человека, своего повелителя,

своего мучителя, возлюбленного своего.

Рука человека упала вниз,

и гитара затихла.

Какая парочка — человек и гитара!

Он сидит у двери и фосфорическими глазами оглядывает всех входящих и выходящих.

— Подожди, миленький,— говорит ему какая-то старушка,— подожди, мой хороший, сейчас я тебе рыбки принесу!

— Погоди, негодник,— говорит ему какой-то старичок,— погоди, обжора,

сейчас я тебя курятиной угощу!

— Здравствуй, Вася!— говорю я коту.—

Ты отлично выглядишь!

Выходя, я наклоняюсь и глажу голову существу таинственному, соседу моему по вселенной.

РАЗГОВОР С ЭГОЦЕНТРИСТОМ

Охота же тебе быть в центре!

Чего там хорошего?

Зачем тебе, скажи на милость, торчать в центре?

Что за причуда!

И долго ли ты устоишь в самом центреіЦ подумай!

Но если ты собираешься, чего бы это ни стоило, утвердиться в центре, но если ты намерен, как бы там ни было, красоваться в центре, но если ты решил при любых обстоятельствах оставаться в самом центре, то пеняй на себя.

Все на свете будет вращаться вокруг твоей персоны, и надо стоять прямо,

безукоризненно прямо -

чуть-чуть наклонишься, и все пропало.

Вот попробуй наклонись!

* * *

Живя на берегах Тавриды, пытаюсь писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта Эвксинского, и столь же бездонные.

Ибо, живя на берегах Тавриды, грешно не писать такие стихи.

И, дабы не сгорать со стыда, сочиняя мутные,

мелкие стишки, лучше не ездить к берегам Тавриды, лучше не совать сюда носа.

Однако

вышеупомянутые берега столь неотразимо прекрасны, что не ездить к ним непростительно, что не видеть их

даже преступно, что забыть о них

совсем невозможно.

Так что же прикажете делать?

Вероятно, по-прежнему пытаться писать стихи, столь же прозрачные, как воды Понта, и столь же бездонные,— вдруг получатся!