Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

3

Прошло еще три миллиона
Обманчиво­зеленых весен, –
И колоннады Парфенона
Сверкнули меж агав и сосен.
На каменном хребте дракона
Великой Греции сыны
Воздвигли стройные колонны
И фризов мраморные сны.
Рукою строгой Поликлета
Сваянная Киприда там,
Огнем полуденным согрета,
Смеялась пенистым волнам.
И чаек плачущие стаи
Крылатых вили вязь гирлянд,
И в мраморных святыни ваях
Гнездились в красочный акант.
Суровая Христова братья
Повергла, ведьмой обозвав,
Ее в лазурные объятья
На ложе шелковистых трав.
Любви Христовой эремиты, –
Лишь новая пришла заря, –
Воздвигли эллинские плиты
В честь рыболова душ – Петра,
И христианской Афродите,
Пречистой Матери Марии,
Служили с радостным наитьем
Торжественные литургии.

4

Великим Эросом ведомы,
Пришли и мы в Венерин порт.
Киприды павшие хоромы,
Дракона грозный натюрморт,
И моря бурное дыханье,
И белых звонокрылок стон,
И пенистое вышиванье
Между готических окон, –
Мы полюбили несказанно
За вековечное идей,
За лучезарную осанну
Вокруг бушующих морей.
Любовь – всего первооснова,
Пенорожденная – нам мать.
У зодчих пламенного слова
Своя мистическая стать.
Они в любовном единеньи,
В слиянии молящих уст,
Из первородных сновидений
Гранят краеугольный руст
Для храма Анадиомены,
Мечтой задуманной Христа.
Мир зиждим из словесной пены,
Мир наши создают уста.

Блуждает луч, пленяющий нас ночью,
От этих звезд десятки тысяч лет,
Прокладывая путь в созвездьях точный,
Вливаясь в глаз твой, мыслящий поэт.

Ты убежден, что в край блаженства Отчий
Попасть тебе, ничтожному, не след,
Что нет для душ дороги к средоточью,
Что нет потустороннего побед.

Но голос сердца не сдается всё же,
Его закон – фантазии закон.
А он велит лететь – до смерти ложа –

Через квадраты темные окон,
По вертикали прямо к трону Божью,
На творчества лазурный Геликон.
1923

Сегодня я, коленопреклоненный,
Писал свое излюбленное море, –
Скалы Петра, закатом озаренный,
Хребет могучий в голубом просторе.

О, Боже, Ты – художник изощренный!
Как пьяные менады в диком хоре,
Мелькают краски в оргии бессонной,
И лишь с молитвой, – в неустанном споре

С упорной формой, – кое­как на лист
Их акварелью скромной закрепишь.
Смотри, я примитивен, робок, чист:

Благоговейней пред тобой камыш
Не преклонялся, чем дитя­артист,
И Ты его с улыбкою простишь!

Текут, бегут, как волны, поколенья,
И в этих волнах – капелька простая
Ты, человек, хотя бы сновиденья
Ты создавал, на берега взлетая.

Твои великолепные селенья,
Резца и кисти келия святая,
И детской мысли нашей достиженья, –
Всё, как морозные цветы растая,

Исчезнет снова в бездне голубой.
Мы – пена все от мала до велика,
В содружестве, наедине с собой,

И сколько б мы ни поднимали крика, –
Не по плечу нам с истиною бой,
Мы – голубые пенистые блики!
1926

Приляг в траву сожженную лучами,
Войдя в заглохший меж оливок сад,
И безразличными сорви руками
В камнях цветок засохший – наугад.

И посмотри, какими чудесами
Исполнен выцветший его наряд!
Срисуй его немногими штрихами:
Меж Парфенона стройных колоннад,

Гармонии великолепней этой,
Не выявили зодчие, мой брат!
Взгляни на кубок, тернием одетый, –

Стекла муранского он во сто крат
Ажурней: миннезингером воспетый,
Он чашей будет принят в Монсальват!

Подайте мне коробку акварели,
Или букет из ароматных слов,
Или меланхолической свирели
Блестящий бисер: я творить готов.

Неизъяснимого я полон хмеля,
Плечом – темницы вышиблен засов,
Фантазия на легкой каравелле
Уже последний отдала швартов.

Слова ли, звуки ль, красочные ль пятна, –
Мне всё равно, как всё равно – о чем.
Были б созвучья, – радость необъятна!

Где есть гармония, там Божий Дом,
Там всё – правдоподобно и понятно, –
Там синий Ангел шелестит крылом!