Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Из милых рук прелестного ребенка
Я принял золотого мотылька
С эмалью черною на перепонках,
Где два горели алые глазка.

И вспомнил я, что он под слоем тонким
Земли лежал у розы корешка,
Как червь беспомощный, – что по сторонкам
Вилось противных ножек два рядка.

Что знал он о своей грядущей жизни,
Когда свернулся в гробовой кокон?
Не то же ли, что человек на тризне,

Когда возлюбленных хоронит он,
И в неподвижном и зловонном слизне
Мнит заключенным воплощенья сон?
1921

Тайна­Мать неисповедная,
Девственница Божья непорочная!
Не проникнет мысль, сиротка бедная,
И раба­наука лоскуточная

За обители ворота медные,
В лабиринты Рая полуночные.
Ухищренья разума – безвредные
Лишь гаданья девичьи цветочные.

Только Божьей красотой вскормленные,
Вдохновения везде искавшие,
Только словом чистым окрыленные,

От полетов к Божеству уставшие,
Желчью символов неутоленные, –
Мать увидят, из гробов восставшие.

С четырехгранной, мрачной и зубчатой,
Из черных скал воздвигнутой звонницы,
От бифор вереницею крылатой
Уносятся серебряные птицы.

Ласкающе в лазури непочатой
Колышутся эфирные криницы, –
И я застыл над ржавою лопатой,
И перестал для Северной Царицы,

Для матери родной, копать могилу.
Помилуй нищенку, Небесный Царь!
Верни пророчице былую силу!

Рассей зловонную болота хмарь!
Верни меня к вершинному стропилу,
Ведь я – пасхальной радости звонарь!

Ave Maria! Пышут Апуаны,
Как бурей раздуваемый костер.
Горят короны Божьей талисманы –
В парче с узором странных мандрагор.

Оливок серебристых океаны
Покоем странным опьяняют взор.
Чернеет град Святого Кассиана,
Перерезая звонницами бор.

Касьян с Мечи! Тургенев. Дивный, звучный,
В страданьях смертных выросший язык!
Родителей могилы в глине тучной...

Всё, что любил, и всё, к чему привык...
Россия – мать! Раба доктрин научных!
Россия – труп! Проклятье! Скрежет! Крик!

Темнеет шпиль зеленой колокольни
Над озером серебряных олив,
Возносится от тяжести юдольной
В межмирия лазоревый пролив.

Отверг он всё земное, недовольный,
И, клокотанье страсти замолив,
Свечой угрюмой с высоты престольной
Горит – и вертикальностью счастлив!

Здорово, кипарис, мой братец южный!
Люблю я твой классический акрополь,
Хотя я сам, за пеленою вьюжной,

Равенства злобного стерег некрополь, –
Безлиственный, истерзанный, недужный,
Но розой до чела обвитый тополь!

Как тени туч, по серебру олив
Бегущие причудливым узором,
Так я, – певучестью души счастлив, –
Скольжу по радужным вселенной шторам.

Как тени туч по золотому нив
Ковру скользят благословенным взором,
Так, красотою душу напоив,
И я скольжу, не удивляясь шорам.

Не спрашивай у шустрых белоручек,
Куда они, откуда и зачем!
Они таких не любят недоучек,

И потрясут лишь белоснежный шлем,
Да свой обронят шелковый обручик,
Не объяснив таинственный ярем.

Тебе, мой городочек Импрунета,
Белеющий среди холмов Тосканы,
Полдневный звон последнего сонета,
Затем, что с нежностию пеликана, –

Очам, от адского уставшим света,
Ты развернула дивные экраны
И исцелила бедного поэта
От жизнью нанесенной тяжкой раны.

Люблю твою зубчатую звонницу,
Колокола певучие твои,
Люблю твоей лазоревой криницы

Шипучее, бодрящее аи,
От скучной повседневности темницы –
Стихи освободившее мои.

Струна я звонкая,
Незримо тонкая,
Идея, линия,
Чрез бездны синие
Вдаль устремленная,
Несокрушенная.
Слегка пунктиром
С юдольным миром
Соприкасаюсь
По временам,
И извиваюсь
Через Бедлам.
Но в бездны синие
Струится линия,
Как излученная
Земли печаль, –
Везде плененная,
Вселенной вертикаль.
1923