Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

На площади, уже ушедшей в тень,
Пасхальная свеча сияет Джотто.
Вверху коралл, внизу сирень,
Посередине белый лотос.
Как пасха сырная, стоит крестильня, –
Лиловая в малиновых тонах.
Вверху фонарь блистает, как светильник,
В оранжевых, пылающих лучах.
Тимпан собора – золотое око
С Христом, венчающим короной Мать,
И Ангелы вокруг парят широко,
На крыльях – радуги у них печать.
Полипы улиц в сине­сизой дымке.
Потоком грязным, мутным от дождя,
Течет толпа, как в шапке­невидимке,
По мановенью адского вождя.
Их дребезжащие вокруг трамваи
Развозят по окраин темным сотам.
Автомобилей бельмоглазых стаи
Бегут за Смертию за поворотом.
Как много их, но как я одинок!
Ни одного знакомого лица!
Как будто я потерянный щенок
Меж грешников у райского крыльца.
Чужие мы, чужие все друг другу,
Чужей, чем эта серенькая мышка,
Чужей пчелы, жужжащей в ухо фугу:
Как будто разделяет гроба крышка!
Мой лучший друг вот эта башня Джотто,
Горящая как розовый коралл.
Ее зажег для одиноких кто­то,
Кто горечь одиночества познал.
Мой лучший друг кристалл крестильни,
Ушедшей в мрак осенней ночи:
Она, как бронзовый светильник,
Ведет нас к духа средоточью.
И открывается опять дорога
В планетный клир, откуда я пришел,
И вижу я в твореньи – Бога,
Наперекор жужжанью диких пчел.

Стихотворения, как облака,
Неясные имеют очертанья,
Их пишет вдохновенная рука
Сквозь расплывающиеся мечтанья.

Слова – зеркальный пруд для естества,
Виденье мимолетных настроений,
В них отраженье видно Божества,
Когда слагает их мятежный гений.

Мы отражаем скорбный лик Творца
В мелодиях своих несовершенных.
У Бога нет единого лица:
Он – вертикали символ неизменный,

Он – облако, меняющее вмиг
Лучистые в лазури очертанья, –
Его нельзя познать из мертвых книг,
Хотя бы и Священного Писанья.

Нет никого счастливее меня,
Живущего в стране полдневных грез:
Со мною беспорочный Ангел дня,
Нежней атласных у ручья берез.

Он с первых дней земного искушенья
Явился с чашей, присланный Отцом,
И за грехи мои просил прощенья,
Нередко с укоряющим лицом.

Теперь давно мы поседели оба
На тернием усеянном пути,
Но счастлив я и на пороге гроба,
Нам выше некуда вдвоем расти.

Там звезды лишь, сплетенные в гирлянды,
Там солнце на Эдема алтаре,
Там паруса поющие и ванты –
На Вечности алмазном корабле.

Как Византии древней иереи,
Ряды платанов в золотом Дамаске,
И я гляжу с воздушной галереи
На эти заколдованные сказки.

Чуть­чуть они, как паруса на реях,
Дрожа, качаются от ветра ласки,
И сизый дым кадильниц вдоль аллеи
Походит на трагические маски.

Кривое зеркало алмазной лужи
Мутит купающийся воробей,
Но золотые листья в ней не хуже

Корон и барм прославленных царей, –
А облик мой становится всё уже,
Всё глубже исчезая меж теней.
1951

Вне времени живу я, вне пространства,
Твоей любовью и теченьем туч.
Меня влечет лишь звездное убранство,
И милый брат мне – златотканый луч.

Устал я насмерть от юдольных странствий,
От слез потока, что был так горюч.
Я у фантазии одной в подданстве
И творчеством космическим могуч.

Как облако, я расплываюсь в небе,
Хоть на земле невзрачная я тень.
Никто не различит ее в Эребе,

Когда не блещет изумрудный день.
И я живу одним духовным хлебом,
И верую в душистую сирень.

Жизнь человека – фитилек лампады,
Мигающий в полночной темноте,
Но мы в аду земном бываем рады
Мерцать во мгле на кедровом кресте.

Неразрешимые умом шарады
На крестной мы решаем высоте,
И слушаем рассказ Шехерезады,
Давно ничьей не веруя мечте.

Окна, разбитого порывом ветра,
Достаточно лампаду загасить:
Чуть потеряешь ощущенье света,

Как обрывается навек сознанья нить,
И погребает фитилек Деметра,
Забывшая елея нам подлить.

В обветренной, поросшей мхом стене,
Бок о бок с церковью Святой Сабины,
Есть скважина в замке на Авентине,
Взгляни в нее: увидишь рай во сне.