Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Земля – ничтожная песчинка
Меж бесконечности полей,
А я на ней – как на тропинке
Ползущий рыжий муравей.
Как муравей, на палец хилый
Попавший почему­то мой,
Мечусь я через мир постылый, –
Недоуменный и немой.
То за идею уцеплюся,
То идолов сжигаю злых,
То в пропасть черную качуся
Утопий диких и смешных.
Что делать? Как остановиться
На пыльном, выбитом пути?
Как бы на миг один забыться –
И от себя в себя уйти?
Скатись, как семечко с летучкой,
В сухую чернозема щель,
И орошенный белой тучкой,
Как цепкий взвейся в небо хмель.
Смирись и созерцай природу,
Свисая с каторжной стены,
И вымысли себе свободу,
Бессмысленные грезя сны.

На бушприте косом сижу я,
Следя за тем, как водорез
В волну врезается, ликуя,
Сверкая красками небес.

Там, сзади, – якорные цепи
И кубрик грязный моряков,
Там капитан кричит свирепый,
Там много всяческих оков.

Но я над головой Медузы
Вишу, схватившись за бушприт, –
Легки последние мне узы,
В душе моей волна кипит.

Я чайка белая, на сьесту
Спустившаяся на фрегат,
Я не прикован больше к месту,
Я белым тучам – белый брат.

Налево – длинная аллея,
Направо – Фьезоле вдали,
Напротив – сад, оранжерея,
Да облачные корабли.

В восторге от небес картины,
Рукой махнешь – и вмиг корабль
Оставит синюю пустыню,
Опустит пред окошком трап...

И я веду свою голубку,
Забыв про жизненный ярем,
На фантастическую рубку,
Где перед нами нет дилемм.

Корабль уносится по ветру,
На юг, на север, – всё равно,
Лишь бы не слышать нам Деметры,
Лишь было бы не так темно.

Иллюзии лишь достоверны
Для нашей творческой души,
Мелодии поток размерный
В манящей голубой тиши.

Как меч из вороненой стали,
Он в сочную поднялся синь,
И птицы Божии летали
Вокруг него среди вершин.

В земле глубоко рукоятка
Его бесчисленных корней,
И дремлет он темно и сладко
На склоне многобурных дней.

Как кисть гигантская, он пишет
Иероглифы в синеве.
Как бог гранитный, сонно дышит, –
Чернее тени на траве.

И скоро он умрет наверно,
И ароматных сто досок
Напилит плотник суеверный,
И четок выточит венок.

Всё – из земли, всё снова в землю
Недоуменное уйдет, –
За красоту наш мир приемлем,
За черный в синеве кивот.

Отравленный житейской мутью,
Стою на перепутьи я,
Со смертной вглядываясь жутью
Во все явленья бытия.

Куда идти? Устали ноги,
И веры нет уже в пути!
Я просто сяду у дороги
В сухие где­нибудь цветы –

Вот у курганной этой бабы, –
На чахлую склонюсь к ней грудь,
Как ящерицы или жабы,
А там уж, право, будь что будь.

Устав от созерцанья нищих,
Босых и призрачных людей,
Я поищу небесной пищи
И белоснежных лебедей,

Плывущих, как и при Адаме,
Бог весть откуда и куда.
Потом прилягу рядом в яме –
И буду ждать себе суда.

Не протестант я, не католик,
И всё же ученик Христа.
Алтарь мой – шаткий этот столик,
Богослужение – мечта.

В безверья горького тревоге,
Я продолжаю строить храм
Везде, где не пылит дорога,
Всё выше, выше к небесам.

Всё творчество непостижимо,
Жизнь – под сомнением всегда,
Но Божьего мы серафима
Встречаем в мире иногда.

Меж сеющих зерно на поле,
Меж в реку брошенных сетей,
Меж плачущих рабов в неволе,
Меж пляшущих в саду детей, –

Везде он синий, снежно­белый,
С мечом пылающим в руке,
В бореньях с явью поседелый,
С слезой застывшей на щеке.

Я всё забыл, чему учился,
Всю мудрость школьную свою,
Я тайны Божьей приобщился, –
Как птица я теперь пою.
Как пред незнающим Адамом,
Лежит передо мною рай,
И в центре нахожусь я самом,
Родимый созерцая край.
Всё прошлое – уже глубоко
В земле похороненный пласт,
И нет уже во мне пророка, –
Давно мне чужд иконокласт.
Я одинокий лишь художник,
Наивный я опять поэт,
И самый скромный подорожник
Мне ближе, чем идейный свет.
Неслышному я внемлю росту
Росистой под ногой травы,
По радуги шагаю мосту,
Теперь и камни – не мертвы.
Все звери – братья мне и сестры,
И волн и ветра шепот мне
Важней, чем яви праздник пестрый,
И я живу, как в вещем сне.
И началось богослуженье
Мистическое для меня,
Жизнь – странное стихотворенье,
Жизнь – атом мирового дня.