Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Червонные листы платанов
Колышутся перед окном.
Уже на облачных тартанах
Поставлен парус с багрецом.
Душа открыта, как окошко
Церковное. Колокола
Звонят под черепом немножко,
Хоть служба в церкви отошла.
Я храм перед лицом природы –
С органом, с пламенем свечей.
И я бесстрашно гимны, оды
Пою средь злобных палачей.
В закатный час я оживляюсь,
Как филин, чувствующий ночь,
За чувства низменные каюсь,
И улетаю мыслью прочь.
Куда лечу я? Всё в пустыню,
На гребни волн, на темя гор,
Где Вечности найдет богиню
Лазурью опьяненный взор.

Не видно смысла в звезд вращеньи,
В жестокой атомов борьбе,
В материи преображеньи,
В неотвратимо злой судьбе.
И если бы не страдиварий,
Поющий в трепетной груди,
Не дивные природы чары, –
То что б осталось, посуди!
Но есть мелодий круг сокрытый
В явленьях мертвых естества,
Есть легкокрылые Хариты, –
И внемлешь, как растет трава,
Как тучи движутся бесшумно,
Как волны плещутся у скал,
Как ветер шевелит раздумно
Алмазами морских зеркал.
Глядишь в страдающую душу
Свою – и горестно молчишь...
Гармонии ты не нарушишь,
Хоть ты и мыслящий камыш.
Твои слова теперь – зыбленье
Зеленых в синеве ветвей,
Над чашей жуткое моленье, –
Ты серый Божий соловей.

Дуй, ветер, дуй! Потоком лейте, хляби,
Как будто бы на сцене Король Лир!
Сквозь стекла – от волнующейся ряби –
Не виден – сразу опустевший мир.
От вспышек молний не спасают ставни,
И сотрясает стены страшный гром.
Платаны зашуршали, словно плавни,
И в жилах пламенный струится ром.
Аллеи за окошками пустынны,
Асфальт и рельсы – словно серебро...
Ни звезд, ни фонарей. Хаос старинный –
Как преисподней страшное нутро.
И всё же, как в уютной галерее,
Мы два счастливых вместе голубка.
Ты в красных бусах на лилейной шее,
Но странно­холодна твоя рука!
В глазах, открытых как­то необычно,
Панический по временам экстаз,
И ты еще любуешься трагично,
Как блещет всплесков на стекле алмаз.
Дай руку мне холодную, бедняжка,
И молний этих Божьих не страшись!
Как ни качались бы платаны тяжко,
Мы для качаний этих родились.

Надо мной колосья расшуршались,
Подо мною мать­сыра­земля,
Муравьи мне в волосы забрались, –
С облачного каплет корабля.
По колосьям ползают букашки,
В васильках заснули мотыльки,
Облачные сладко спят барашки
У молочной дремлющей реки.
Но всего занятней стройный колос
С искрящимся бронзовым жуком.
Что за странный бархатистый голос, –
Словно дьякон, славящий баском.
Как неистовый, он что­то ищет,
Словно в поле потерял жену,
Словно, не найдя достойной пищи,
Влезть задумал в колыбель к зерну.
Что за панцирь золотисто­синий,
Будто он – из осажденных Фив,
Будто изваял его Челлини...
Как он необуздан и счастлив!
Этот колосок со скарабеем
Металлическим на фоне туч,
Мне сейчас прекрасней Одиссеи,
Пенистых морей и горных круч.

Как лепестки гигантской розы,
Плывут в лазури облака.
Для световой метаморфозы
Их Божья создала рука.

Без устали преображаясь,
То радостные, то в слезах,
В лучах живительных купаясь,
Они живут в моих глазах.

Поэту очень мало надо:
В лазурь раскрытое окно,
Да слова пьяная менада,
Да девственное полотно, –

Когда перед окошком тучек
Клубится вольный хоровод,
Когда не видишь детских ручек,
Молящих хлеба у ворот,

Когда не видишь ни лохмотьев,
Ни глаз слезящихся, морщин, –
Когда в сияющем кивоте
Ты – первородный Божий сын!

Мне ничего, помимо Бога,
Теперь не нужно на земле,
Но ни одна к Нему дорога
В кромешном не приводит зле.
Я мнил найти Его в природе
Средь сокровенных жизни тайн,
Иль в скованном своем народе,
Что в муках так необычаен.
Но лишь в глазах твоих – забытый
Нашел Всевышнего я след,
Когда ушел, как эремиты,
От яви неизживных бед,
В искусств классических музеях
И в ритме вдохновенных слов,
В своих душевных пропилеях,
Закинув сеть, как рыболов.
Но это всё – одни следы лишь,
Подчас горячие следы, –
И многие из них сокрылись,
Как камень в зеркале воды.
Явись же мне на смертном ложе,
Хотя б на мимолетный миг,
Явись мне страждущему, Боже,
Под тяжестью моих вериг!