Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Но мы с тобой ничем не уязвимы,
Как юноши библейские в пещи,
Как будто бы ведут нас серафимы, –
Иного объяснения не ищи!

Да, Ангелы ведут хранители
Чрез ураган духовную ладью,
Чтоб мы причалили к небес обители,
Уставши в проклятом краю.

Мы слабые, болезненные люди
На башне, посреди пустынь,
Мы лишь подчас в словесном чуде
Здесь Божью открывали синь.

И Он за то нас охраняет
От злополучия сетей.
«Но, это – случай!» – изрекает,
Потертый жизнью, воробей.

Всё ярче проблеск в нас надежды –
С природой слиться во одно,
И не обманчивы одежды
Ее, что любим мы давно.

Ведь это небо не напрасно
Манит меня, как отчий край,
И облака так внятно, ясно
Зовут с собой, шепча про рай.

И не напрасно же истома
Весенняя меня берет,
Как будто бы опять я дома,
И это мой вокруг народ.

Не братья ль эти кипарисы,
Не друг ли этот мрачный кедр,
Не выражают ли нарциссы,
В себя влюбленные, – мой бред?

Не мать ли голосом фонтана
На вечный усыпляет сон, –
Вдали, сквозь синеву тумана
Не Божий ли сверкает трон?

Угрюмые на страже кедры
Ливанские здесь век стоят, –
Пронизывающие ветры
Их даже не пошевелят.
Их шестиярусные длани
Благословляют всё вокруг,
Как патриархи из Писаний, –
Волшебный образуя круг.
Они благословляют воды,
Кувшинок желтые венцы,
Рыбешек юрких, – всей природы
Детей убогих,– как отцы.
Мы сами под благословенье
Подходим строгих стариков,
И радостное умиленье
Царит в душе, и близость слов.
Зеленых дланей возложенье,
Как манна нам нужна небес,
Как в колыбели песнопенье, –
Чтобы сомненья сгинул бес.

Часов ритмичное биенье,
В камине – красных саламандр
Размерное исчезновенье,
Трещащий шкафа палисандр
И книг ряды с иероглифом,
Мечтательный над ними бюст,
Картина с христианским мифом, –
Молчанье это – Златоуст.
Платочек шелковый на бронзе,
Подушка с отпечатком плеч,
Всё это – как цветы на солнце,
Всё это – сказочная речь –
Не менее того, что в море
Нашептывает ласка волн:
Вся радость наша – в них, всё горе,
И каждый атом смысла полн.
Безбрежность – только жуть и холод.
Тупой меж звездами покой
Духовный не насытит голод:
Нам нужен кто­либо с рукой
Заботливой и материнской,
Игрушки жизни нам нужны,
Чтоб жутью мира исполинской
Не перешибло нам спины.

Всю жизнь свою на лезвии ножа
Плясал я, как вертящийся факир,
В венец слова лазурные нижа,
Как будто жизнь необычайный пир.
И Бог не покидал меня ни разу,
И будто бы прислушивался сам
К божественному моему экстазу,
И к порицанья горестным словам.
Соломинку мне тонущему – с неба
Протягивал Он в самый страшный час,
Клал нищему в суму краюшку хлеба,
Когда уж фитилек телесный гас.
Ведь я один Художника вселенной –
Отвергнутого мыслию Творца –
Чтил каждодневно песней вдохновенной,
Как милого и доброго Отца.
Ведь я один познал, что смысл вселенной –
Творенья девственная красота,
И что для этой плоти нашей бренной
Всего нужней страдания креста.
1944

Что на земле всего милее?
Ручья сверкающий извив?
Иль мотылек, что на лилее
Мгновеньем солнечным счастлив?
Или фиалочка лесная,
Средь груды листьев золотых
Цветущая, благоухая,
Как сокровенный в сердце стих?
Ах, нет, всего милее Ангел
Мой путеводный на земле,
Что душу – как в небесном замке –
Мне спас здесь – в безысходном зле.
Ведь на хождение по мукам
Пошел и Ангел мой со мной,
Довольствуясь лишь песни звуком,
Рождавшимся во мне порой.
Всё он делил со мной по­братски,
Нужду, сомненья, крестный путь,
Борьбу за воплощенье сказки
И творчества земного жуть.
Как мученица Колизея,
Она спускалась к зверю в пасть, –
Перед стихом благоговея, –
Чтоб я не мог во тьму упасть.
Вот почему всего милее
Она на свете для меня,
Вот почему всего нежнее
Люблю ее на склоне дня.

Ты – поэт, живи лишь небом,
Замки облачные строй,
Ограничься духа хлебом,
В рубище ходи – и пой!

Нет других героев в мире,
Кроме нищих и нагих.
Жизнь должна быть глубже, шире,
Гармоничнее – как стих.