Леон де Грейфф - Под знаком Льва

Фавны и нимфы, поступь циклопа!
Черные кони, отсвет пожара!
Скорбь интеллекта, смех остолопа,
тога величья, маска кошмара…

Пьяная песня! Песня угара!

Я уверен: мужчина благородного роду
презирает всех женщин
и не любит природу.

Или их обожает.

Изощренность пороков
объявив благородством,
красотой он гордится,
а тем паче — уродством.

Или же не гордится.

Как вампиров, сосущих
кровь его озарений,
избегает он всяких
толп и столпотворений.

Или не избегает.

Бесноватой мечтою
мозг его изобилен.
Лишь единственный идол
у него — это филин.

Или вовсе не филин.

Он, которого душит
наше многоголосье,
должен жить одиноко,
как сосна на утесе.

Или как-то иначе.

А чтоб мысли питались
духом пищи здоровой,
пусть наденет венок он
непременно лавровый.

Или, скажем, терновый.

Пусть он в ночь устремляет
взор, исполненный веры,
в темноте прозревая
нарожденье химеры.
Пусть незримое людям
этот взор обоймет…
Все.
Аминь.
Так и будет.

Или, наоборот.

I
Трепетно липок
тополя лист.
Шелковых скрипок
шепот и свист.

Раннее лето.
Лунная стынь.
Лебедь и Леда
любят латынь.

Лапы аббатовы,
сколь виноваты вы!
И оттого

Хлое тревожно… Но
все ж невозможного
нет ничего.

II
Трепетно липок
тополя лист.
Шелковых скрипок
шепот и свист.

В парке роняет
ворон перо
и обнимает
Леду Пьеро.

Руки Пьеровы
столь бестолковы
просто беда.

Леде тревожно…
Все невозможно
и — навсегда.

Посылка

Подобно слову золотому,
которое дороже злата,
сычи, для вас, мои собратья,
сия ужасная баллада.

* * *
Едва луна открылась взорам,
как филины вскричали хором.
Осоловелая луна
была бела, была полна,
плывя над нашим глупым садом.

И филины, усевшись рядом,
заговорили про одно,
и ведьмы заорали «Н-но!..»,
верхом на помело взобравшись,
и началось…

А сад был глуп, упрям и прям:
прямоугольны были клумбы,
прямы стволы, квадратны тумбы,
прямы аллеи. По краям,
как древних римлян легионы,
прямолинейные колонны.

Все было точно, безупречно,
равнотупо, равноконечно,
ригористично, риторично,
кругло, квадратно и конично,
геометрично равнолико,
безлично и равновелико:
одни и те же ароматы,
одни и те же тени.
Стандартны были, как солдаты,
и камни и растенья…

Все идентично и статично,
ригористично, риторично,
геометрично и безлично —
ну, ни одной извилины,
а в довершение сего
дурного шабаша всего —
одни и те же филины.

О, где мой сад видений экзотических,
извилин хаотически-панических,
нигилистических и невротических?

О, где мой сад? Не здесь, не тут,
где лишь сычей стандартный гуд
и одноморфные аллеи,

где только ведьмы, сатанея,
ветлу качают и в пылу
фантазии убогой
кричат, усевшись на метлу:
«Н-но! Трогай!..»

Зазвучала в лужах
песня жаб досужих -
всем они поют.
Но кого захочет,
тех и обхохочет
жабий самосуд.

И прудам гниющим,
и морям ревущим —
всем они поют.
Но карает люто
и хлыща и пшюта
жабий самосуд.

Луно-Дездемоне,
что на небосклоне,—
плачут, но поют.
А зато мещанам
стал кипящим чаном
жабий самосуд.

Хоть поет и скверно
пьяная таверна —
жабы подпоют.
Но накажет вонью
скупость гарпагонью [10] Гарпагон — главный персонаж пьесы Мольера «Скупой».
жабий самосуд.

И аллеям вешним,
и садам нездешним —
всем они поют,
но грозит пижонам
и пижоньим женам
жабий самосуд.

Ешьте каталоги,
горе-педагоги:
жабы вам споют.
Бойтесь, эпигоны
и толстухи бонны:
ждет вас жабий суд.