Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И мог родиться в мире тот, кто горд
Как океан и пьян как сердце Роя.
Узнал я это в замке Абботсфорд.

Не с долов ли глухих, не с гулких гор ли
Явился богатырь наш Святогор,
Не кровь по нем бежит, руда по жилам гор
Переливается, и эхом клекот орлий.

У Святогора пересохло в горле,
Он очи поднял – в небе день-костер,
Он очи по земле задумчиво простер,
Моря Хвалынские ночную синь простерли.

Я пить хочу, о мать сыра-земля, –
Моря в единый дух, усом не шевеля, –
Всё сделал Святогор, не повернувши бока.

Расти, земля, я в горы уберусь, –
Он молвил так и был таков, ушел далеко.
А сушу новую прозвало эхо: Русь.

Изольда светлоглазая нас быстро
Завоевала, оттого беда,
Стихи мы высекаем изо льда
В сырой лаборатории магистра.

Чего там только нет, зурна и систра,
Тараны, что громили города,
И кости, что в далекие года
Бродили от Танаида до Истра.

Доили кобылиц рабы, народ
Был бабьелицый, не носил бород.
Язиги, роксоланы и бастарны

Текли на юг, не ведая помех,
Пьянели кровью эллинов янтарной
И пленницам дарили дикий смех.

В музее ледяном Арктиды синей
Их мускулистый ужас до сих пор
Не опустил свой пурпурный топор
И беззакатно блещет над пустыней.

Внизу в оленьих шкурах люди, свиньи
В Йоркшире хрюкают, их полон двор,
В парижских ресторанах разговор,
Что лучше русской в мире нет ботвиньи.

На белом Шпицбергене где-нибудь
Лежит замерзшей молнией тот путь,
Что вел того, кому надоедало

Блаженствовать века. Над бездной мглы
Скала синела там. Как сын Дедала
Гиперборей бросался с той скалы.

Нетленно то, что ввек неповторимо,
Чей тайный лик навек себя укрыл
Непроницаемою сенью крыл,
Как медью неразграбленного Рима.

Лишь то, что вновь придет, проходит мимо,
Не вздрагивает наш земной настил,
И обнаженных розовых светил
Не рушится на небе пантомима.

О ты, поющий в клетке индивид,
Венком самосожжения повит,
Над ужасом ты властвуешь грядущим,

Прошедшее давно упало ниц,
И настоящим дням, в ночи бредущим,
Глядишь ты в очи солнц из-за страниц.

На той земле, где погребен Херасков,
Где Чаадаев сном столетним спит,
Построят крематорий вместо плит,
И пламень будет мрачен и неласков.

Запляшут мертвецы, костьми заляскав,
И в нежный прах рассыпятся, навзрыд
Родные всплачут, в урне прах укрыт,
Как по обряду отдаленных басков.

Клумбарий будет улыбаться, цвестъ,
Весна вам принесет святую весть,
Что солнце снова радостно и живо.

А вы, под серым сводом скуки вы,
Увлечены кровавою наживой,
Не воспоете свежей синевы.

Я расправляю правильные перья,
Взмах мощных крыл как взмах меча могущ.
Еще клубится дым болотных гущ,
Распоротая стелется имперья.

Я рею в крепком воздухе безверья.
Ствол сумрака опутал звездный плющ,
И желчный месяц истощен и злющ
Как острый череп северного зверя.

Куда лечу, не знаю даже сам,
Но рад гостеприимным небесам,
Раскрывшим золотистые просторы.

Не птичий, – человечий гам внизу.
Я в нем не утону, я тот, который
Рожден летать и в черную грозу.

Мы не забудем имя Беатриче,
Мы Данта не устанем, братья, петь.
Стихов опустошающая медь
Рычит в ночах всё яростней и диче.

Восстаньте, строки, в пламенном обличьи.
Тяните звезд растянутую сеть,
Над вами свищет творческая плеть,
И корчится над вами трепет птичий.

Раскапывайте глыбы всех веков,
Египет, Рим, Афины, Киев, Псков,
Постройте новый ад, смолу разлейте.

Ордой огня ворвитесь в мой приют,
На скрипке черной как на белой флейте
Мои сухие пальцы вас вспоют.