"Увянет столп огня туманного..."
Увянет столп огня туманного,
И в ночь блестящую как миг
Перепишу себя я наново
И уничтожу черновик.
Обыкновенной крепкой поступью
Пойду к земному рубежу.
Нектар властительный я просто пью,
Так вопрошающим скажу.
Я выгну выпуклее паруса
Пустыню лунного чела,
В пустынном сумраке состарюсь я,
Но будет старость мне светла.
И скажут, был таким напористым
И мудростью теперь остер.
Так не трещит, пресытясь хворостом,
Согревший путника костер.
"Растет, растет железный ропот..."
Растет, растет железный ропот,
Асфальт седой насквозь прогнил,
И фокстротирует Европа,
Качая женщин как огни.
И революции боятся
Берлин и Лондон, и Париж…
Ланита римского паяца,
Не ты ль пощечиной горишь?
О ты, изрытый морем Запад,
Ты держишь в скрюченных перстах,
Как подагрическая лапа,
Свое отчаянье и страх.
А я у Азии-толстушки
Снимаю комнату свою,
Мне снится Африка, где Пушкин
Бродил в торжественном краю.
И древний хаос, хаос древний,
Кому созвездья – кандалы,
Я воспеваю всё напевней
Средь надвигающейся мглы.
"Зазвените, строки золотые..."
Зазвените, строки золотые,
Слово, птица вольная, не трусь,
Облети ее с телег Батыя
До кремневых башен, эту Русь.
Помолись крутым тягучим карком
Над коньками кукольных царей,
В ледяном их доме, злом и жарком,
Самоваром песню разогрей.
Пусть та песня говорит как ветер,
Ведра удали вскипают пусть…
Ни в одной стране на белом свете
Так на радость не похожа грусть.
"До ряби строф ты мной созерцан..."
До ряби строф ты мной созерцан,
Вооруженный блеском свет,
В плену мерцающего сердца
Сгнивает ум, таков поэт.
И скука, пламенная скука
По холоду каких-то правд,
Мне звездным шепотом: а ну-ка,
Создай невиданный ландшафт.
Деревья новые наполни
Нездешней влагой голубой,
Арканами каленых молний
Лови глаза и громом пой.
Но над толпой не издевайся,
Не говори: она слепа.
Не то… начнется катавасья,
Поколотит тебя толпа.
"Во мне ночами разбираться..."
Во мне ночами разбираться
Пииту будущих времен,
В невольный звон аллитераций
Невольно будет он влюблен.
Среди слогов неразберихи,
Поднявши палец к небесам,
Найдет неслыханный пиррихий,
О чем не ведал мастер сам.
И про себя он скажет: я бы
Писал анапестом скорей,
Но так всегда, влюбленный в ямбы
Не презирает и хорей.
Возьмет чугунный амфибрахий,
Которым можно мир столочь,
И за свои длинноты страхи
Его объемлют в эту ночь.
"Волны – строки, мели – рифмы..."
Волны – строки, мели – рифмы,
Срифмовал Творец-Чудак.
Попадем с тобой на риф мы,
Если в самом деле так.
Наша старенькая шхуна
Разлетится в пух и прах,
Будем лакомы бурунам
И акулам на пирах.
Суша – проза, суша крепче,
Но Творец морями – свет.
Мне душа неслышно шепчет:
Ах, зачем он был поэт!..
"Не знал ни пота, ни испарин..."
Не знал ни пота, ни испарин
Я за работой звуковой.
Я между строф бродил как барин,
Простор обозревая свой.
И рожь вселенной колыхалась,
И звезды голубели в ней,
И облаков клубился хаос
По черепам прошедших дней.
Их там лежало без предела,
И лоб у каждого разбит,
И ночь огромная глядела
Из провалившихся орбит.
И шевелилось слово робко
В утесе розовом виска,
И на плечах тряслась коробка,
Где билась пленная тоска.
"Была больная и рябая..."
Была больная и рябая
Ты от когтей придворных свор,
Великий страх царям вшибая,
Тебя дробил за вором вор.
Топор твой был разнообразен,
Палач твой весел был и пьян…
Перекрестился Стенька Разин,
И поклонился Емельян.
Был твой Борис гостеприимен,
Визжала кость под зубом пил,
И не один печальный Пимен
Пергамент правдою кропил.
И черепа дешевле крынок,
Стучит, стучит сухой затвор.
И где казнили – нынче рынок,
И мелко стало слово: вор.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу