Зеленой тьмой закутан кипарис,
Он молится волне Архипелага,
А где-нибудь в песках хрипит бродяга,
Он кожаный мешок пустой разгрыз.
Материки кипят, и вержут океаны
Стихии рыжей кипень окаянный,
И плещется полярная звезда,
И мозг поэтов съежен, чтоб ужалить,
И всюду мудро прогрызает наледь
Текучая душа земли – вода.
"Печально здесь на пламенной земле..."
Печально здесь на пламенной земле,
Сидят, как будды, дряхлые декхане,
Клокочет плов в прокопченной лохани,
И бледный хлеб тоскует на столе.
Горбится брага в розовом стекле,
То сердца колотящее дыханье.
В пыли закат, трава благоуханней,
И звезды в яшмовой струятся мгле.
Отсель рукой достать до крыши мира,
До тучами обросшего Памира,
Внизу Калькутта, надо мной Ташкент,
Азийская луна лучится хмуро,
И воздухом опаловых легенд
Полна душа на родине Тимура.
"От сложного движения земли..."
От сложного движения земли
Исходит время шумное, земное,
И дни жужжат в студеном тяжком зное
И ночи в звездной верещат пыли.
И годы мчатся слепо в паранойе,
Народы волосатые прошли,
И вновь плывут кривые корабли,
И племя в них шевелится иное.
Навалены столетья как помет
За сытою планетой толстозадой,
Но птицы-песни в нем находят мед
И возятся с холодною отрадой,
И пусть никто тех весен не поймет,
В земное время влиты их рулады.
"Хореи быстрые как холодок..."
Хореи быстрые как холодок,
Вы, ямбы темные, вы, анапесты, –
Капризны вы, и сколько вас ни пестуй,
Не обнажите вы глубинных строк.
Как ночи ноября они отверсты
И звездами шумят, их шум жесток,
Падучего сияния поток
Во мгле восток пророчит розоперстый.
Я глупой музе косы расплету,
Прекрасная как папироса флейта
Музыкой дымной облечет мечту,
Огонь мой вспыхнет собственный, не чей-то.
Так в Торичеллиеву пустоту
Летит блестящий стебель Фаренгейта.
"Галдят, галдят газетные листы..."
Галдят, галдят газетные листы,
В Бомбее барабанят по обоям
Чума и солнце, вторят им обоим
Цейлона темнолицые порты.
В Венеции старинные мосты
Глядят подолгу в лоно голубое,
Москва блаженствует, и пред убоем
Кричат в Чикаго всех пород скоты.
В Стамбуле сутолока, я, стамбулец,
Люблю свой город с грязью узких улиц,
Иду слагать трагический свой гимн
В мощеный ад, как древние поэты,
Ступаю по намереньям благим,
Напыщенный огнем, но не согретый.
"Вы, длинные ресницы кротких дев..."
Вы, длинные ресницы кротких дев,
Вы, зоркие друзья долины дальней, –
Вы не ищите слез исповедальни
В снегах вершин, где блещет мой напев.
Над каждой гранью вдоволь прокорпев,
Овалы глыб чтоб сделались овальней,
Я сотворил уют опочивальни,
Где сны рассказывают нараспев.
Я пробую порой вина «Ирони»,
Улыбкой разбавляю мрак вороний,
Наполнивший пространства и века.
Наставницы не слушаются старшей,
Которой имя «Трезвая рука»,
Живые строки, резвые бунтарши.
"И даже ты безмолвствуешь, сонет..."
И даже ты безмолвствуешь, сонет,
Когда мои беспамятствуют строфы.
В косматом ожиданьи катастрофы
Встают пустые призраки планет.
Я каменною шерстью их согрет,
То вздыбливает зданья страх суровый,
И мглу скребут железные покровы,
Джазбандов-городов громоздкий бред.
Земля стучится в бронзовое завтра,
Коротким лбом машинным бьет в закат,
Как била хоботом ихтиозавра
Тысячелетия тому назад,
Когда свирепо корчилась Европа
В студеном ожидании потопа.
Тебе претил железный Прометей,
Ты называл чудовищем Эсхила,
Твоя душа земная поносила
Божественные выдумки людей,
И, лаврами венчанный чародей,
Ты в пышной ложе улыбался хило,
Когда толпа восторженно просила,
Публичной ласки для твоих костей,
Век пепла париков и оперетты,
А не трагедии глухих годин,
Из всех веков, быть может, ты один,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу