Ужель умру я на вершине,
И не сойду с вершины я?
И синим вечером застынет
Душа безумная моя?
И синий-синий труп вечерний
Снегами вьюги загрызут.
И ни листочка сонной черни
Не шелохнется там внизу.
И не приснится никому там
Цветок вершин – рододендрон,
Который зорями закутан
И кровью вечности зажжен.
Я ищу златое слово.
Тын зари острей лучи.
На лбу вечера родного
Прыщик звездочки вскочил.
Обернусь слепым прохожим.
Змей дорог я приучу
Целовать мне пылью рожу,
Ветром припадать к плечу.
Солнцу покажу сурово
Кулаки плодов в саду.
Я ищу златое слово,
Я ищу, и я найду.
Огонь огнем огонь изранил,
Из раны той поэт возник.
И счесть нельзя у сердца граней,
И глаз не счесть, я многолик.
И звуки ловит волос каждый,
На черном гребне молний треск.
И жить, быть может, не однажды
И проливать восторг окрест.
И бродит ножками мурашек
Творенья ледяная дрожь,
И желтый труп заката страшен,
И тела нет, а сердце сплошь.
И беспощаден сумрак синий
И нежно гладит топором.
И звезд следы песком пустыни
Метет рассвета нежный гром.
Под ветер, целующий сажу,
Под вьюгу в вершинах мансард
Художники радугой вяжут
Искусства раскидистый сад.
Под корень копают глазами,
Хватают за шеи ветвей.
Мазками последними замер
Творенья лихой соловей.
А ногти и лысины с лаком
Дымят в магазинах внизу.
Мир золотом вещи оплакал,
Но мастер шлифует слезу.
На виселицах фонарей
Огни задрыгают… Бодрей
С упругою, как ветер, страстью
Натянет лунный лук мой вечер
Над приготовившимся к счастью
Упругим полом человечьим.
Белки забегают, поищут,
Зрачки залают злей и звонче
На обнаженный рай пророка…
А там к закатному побоищу,
Крестясь созвездьями широко,
С благословеньем духовенство ночи.
Не на белых слонах чистой крови,
Не на черных китах над водой,
Мир дрожит на лазурной корове,
На корове Корана святой.
Стал быком он, конечно, при этом…
Как арена пустыни – тоска.
Буду я матадором, поэтом,
Шпагой песни вопьюся в быка.
Надоели нам цветы.
Не дождемся ждем плодов все.
Перед жатвой красоты
Не желаем видеть вовсе.
И приходит осень в сад,
Декольте листвы – плодами.
Тихо астрами он рад
Ей, своей прекрасной даме.
А она спаленных жниц
Там в затонах васильковых
Заставляет падать ниц,
Как перед луной в альковах.
И, когда мы о косе
Запоем в снопах, в постели, –
Узнаем мы, что мы все
Не плодов – цветов хотели…
На солнце языки всегда,
Всегда руками дирижера…
Земля, до рвоты лавой скоро
Валяй симфонию труда!..
Волнами звуков по струнам
Пляшите, мускулы, по нервам.
И стало мясо сладко нам
С тех пор, как звук железом прерван.
Как уши, разверзайтесь, рты,
Глотайте звуки, что застыли.
А устриц скользких, как мечты, –
Живьем – под смех и звон бутылей.
Гребите жабрами, барахтайтесь
В утробе времени, миры…
О, ночь, в твоем мягчайшем бархате
Поэта жесткие дары.
Сухими ветками протянута
Строфа последняя, быть может…
И та единая моя – не та,
Прекраснейшая в мире ложь.
Восходов и закатов клочья
Теперь листы. Я в них влюблен.
Цепами ветра обмолочен
В Сокольниках последний клен.
Упадок, возрожденье снова
И вновь упадок золотой.
Как метеор катится слово,
И дышит радуга бедой.
На клумбах ярусов, балконов
Голов качаются цветы.
И лишь тиха в партере сонном,
Трава некошеная, ты.
И новь вчерашняя сегодня,
Как лошадь старая, дряхла.
И вновь смеется жизни сводня,
И десны золотые – мгла.
И в час, когда мне муза светит,
Уж чует острое перо,
Что где-то на дворе там ветер
Орет во всю гортань: старо.
А вы там – не в священном трепете, –
Шумите на дорогах всех,
До рукопашной ссорьтесь, требуйте,
За то, что жизнь – борьба и смех.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу