Ирина Ратушинская - Стихотворения. Книга стихов

По хлебам России бродил довоенный ветер,
А смешной гимназист,
влюблённый во всё на свете,
Изводивший свечи над картами Магеллана,
Подрастал тем временем. Всё по плану
Шло, не так ли, Господи?
Под холодным небом
Бредил всеми землями, путая быль и небыль.
— Апельсинные рощи Сорренто, —
шептал и слушал,
Как чужие слова застилают печалью душу.
— Варвары спустились в долину, —
Он твердил по латыни,
И рвалось, как из плена,
сердце к этой долине.
А когда уездный город Изюм занесло снегами,
Он читал, как рабыни, давя виноград ногами,
Танцевали над чаном
под хохот медных браслетов,
И от этого сохло горло,
как прошлым летом.
Со стены улыбался прадед в литых лосинах,
Бесконечно юный,
но потускневший сильно.
Застеклённый декабрь стоял,
как часы в столовой,
И смотрел,
и ждал,
не говоря ни слова.
А потом весна-замарашка в мокрых чулках —
Тормошила, смеясь, и впадинку у виска
Целовала — и мальчик немел от её насмешек.
Все уроки — кубарем! Все законы — смешаны!
Он сбегал посмотреть ледоход,
и ветер апреля
Выдувал облака соломинкой. Марк Аврелий
Ждал с античным терпеньем,
открыт на той же странице.
Продавали мочёные яблоки. Стыли птицы
В синеглазой бездне, выше колоколов!
И для этой печали уже не хватало слов.
И рука отчизны касалась его волос...
Он как раз дорос до присяги,
когда началось.
Он погиб, как мечтал, в бою,
защищая знамя.
Нам бы знать — за что нас так, Боже?
А мы не знаем.

Есть у нашей совести два оттенка,
Два молчания, две стороны застенка.
Сколько лет старались забыть! Однако
В алфавите два молчаливых знака:
Мягкий — круглый, родственный и лояльный,
И старинный твёрдый, ныне опальный.
Сколько раз его, гордого, запрещали,
Из машинок выламывали клещами,
Заменяли апострофом, и у слов
Обрубали концы, чтоб ни-ни!
Крылом,
Лебедь стриженный, не зачерпнёшь утра,
Не почувствуешь осенью, что пора,
В холода высот не рванёшь из жил —
Захлебнёшься сном, не узнав, что жил.
И споют тебе колыбельный гимн
Медным горлышком, чтоб на страх другим!
Самиздатский томик — в архивный тлен —
Крысьей лапкой на склизком листать столе,
Мягкой пылью — тише! — стелить шажок,
И — шнурок на вдох: помолчи, дружок!
Помолчи — проси
Не губить — простить,
Помолчи — скажи
Слово — и спаси
Сам себя! Во лжи —
Хочешь? — Воскреси
Униженьем — жизнь!
Ну?! И — хруст в кости.
Но старинной твёрдости взгляд — ответ,
Голубых кровей отражённый свет,
Гул молчания — княжьего — палачу —
Ни полслова!
С телеги — толпе — молчу!
Как суду — ни бровью, так им — ни стон,
Ни холопский — в четыре конца — поклон!
Привыкать ли: с закинутой головой
К эшафоту — под радостный зверий вой,
Чёткой поступью — медленно — по плевкам,
Да по грязной соломе, да по векам;
Не оправдываясь — не пристанет ложь!
Той же смертной дорогой и ты пройдёшь.
И российской совестью — в прорву лет —
Двухголосье молчания грянет вслед.

А я не знаю, как меня убьют:
Пристрелят ли в начале заварухи —
И я прижму растерянные руки
К дыре, где было сердце.
И сошьют
Мне белую легенду, и примерят,
И нарядят — потом уже, потом,
Когда окончится! Когда сочтут потери,
Протопят каждый уцелевший дом,
И вдруг смутятся, затворяя двери,
И загрустят неведомо о ком.
А может даже раньше — хоть сейчас:
Разденут — и в бетон, в окочененье
Законное! За подписью врача —
В калеки, в смертники — на обученье!
Чтобы не дрогнув — медленно — до дна!
Согласно предписаниям режима!
О, белая легенда! Холодна!
И — с головы до пят — неотторжима!
А может, проще — новостью в письме:
— Ты знаешь... Оказалось... Что ж, мужайся!
Ты сильная...
И удержу ли смех
Над смятыми листками? Как прижаться
Дырой, где было сердце — только что —
К рукам — уже ненужным и неважным?
И дальше — как? За гранью? За чертой
Непреступаемой? Отмеренной? Бумажной?
Ох, только бы не так! Не через вас,
Мои!
Пускай не вы, пускай другие!
Ведь не пощады! Но другую гибель —
Цемент ли, пуля — только не слова!
А впрочем, что я горожу? Не мне —
В друзьях сомненье допустить, в любимом —
Смятенье допустить! Единым «нет» —
Я отметаю допущенье грима
На самых верных душах всей земли,
На самых яростных и самых гордых!
Что, волчий век? Воротишь зверью морду?
Кому кого бояться — знаешь?
Пли!