Натан Альтерман - Радость бедных

Если ветер начнёт вдруг буянить.

Мы, друзья, поглядим друг на друга ещё.

Как в скрижаль, вы мне врезаны в память.

Ещё будут судить - рассуждать,

Старый сказ повторяя не наспех,

Как смогла глупость притчею стать,

И как мудрость подняли на смех.

Скажут: В день, когда враг подступил,

Мудрый хитростью ум заострил.

Для глупца глупость - помощь давно,

Но обоих постигло одно. [13] "И увидел я, что есть преимущество у мудрости перед глупостью – такое же , как преимущество света перед тьмою. Глаза мудреца – в его голове, а глупый ходит во тьме. Но и то я узнал, что единая участь постигнет всех их." (ТАНАХ, Писания, Коэлет, 2, 13-14).

Как щадит солнце путника в поле,

Мудрость мудрых щадит в горькой доле.

И решил мудрый: "Буду умнее,

Я с врагом поладить сумею.

Я с приветом приму,

Приоткрою суму.

Как дурак, стану жить.

Пронесёт, может быть.

...Но, как он, покорился судьбе я."

Как голубка птенцов прикрывает,

Глупость глупых своих защищает.

"Я сдурил." - Дурачок признался. -

"Когда враг подступил, опасался,

Взвесил с разных сторон

И решил: это – сон.

Лёг в кровать и застыл.

Я, как мудрый, сглупил

...И среди мудрецов оказался."

Ещё будут судить - рассуждать,

Старый сказ повторяя при всех,

Как смогла наша жизнь притчей стать

И как смерть наша вызвала смех.

И, как солнца пощада не вечна,

Мудрость мудрых погубит, конечно.

Как голубка оплачет птенца,

Глупость тоже оплачет глупца.

Пусть живой, если жив будет, вспомнит не раз,

Чем о глупом и мудром закончился сказ.

Есть выжить шанс живым, забытым полегчать

Вдруг может... но вопрос: куда нам стыд девать?

Приблизься, мой позор, твоею лирой буду.

Как другом юности ты был мне, не забуду,

Когда, как язва, в плоть мою проникнуть смог,

И как со мной старел и в гроб со мною лёг.

Стыд нищеты! Наряд изношенный на мне

Не скрою от тебя и под землёй во тьме.

И стыд спины – над ней я власть ударам дал,

Его теперь не скрыть мне ни в какой подвал.

Стыд страха, слабость рук беспомощных и речь –

Ложь, лесть, мольбы – и всё, чтоб шкуру уберечь.

И стыд обид, что нам написан на роду

И, что всего страшней, привычка ко стыду...

Ты – плод моих трудов и дом на склоне дней,

Всей моей жизни стыд и смерти стыд моей.

Но и, став прахом, я

Не скроюсь от тебя.

Хоть камнем в бездны ночь -

И там спастись невмочь.

И потому без сна на страже я лежу

И, вспомнив беды все и стыд, я так скажу:

Есть выжить шанс живым, забытым полегчать

Вдруг может... Будут вновь они весну встречать,

Но вот вопрос: куда, куда нам стыд девать?

Ты тысячи людей, позор, клеймом клеймишь,

В их спины плёткой вбит и в их рубцах горишь!

За глупостью сует идут – слепцы – всегда.

Укрой их, чтоб никто не видел их стыда!

И сильные, приняв смех молча на себя,

Не скроются в глуби трясины от тебя.

И тем, кто в миску супа скрылся с головой,

В похлёбке от тебя стыд не упрятать свой.

И стыд тем мудрецам, кто ложь не распознал,

Тем, кому нет числа, но кто добычей стал,

Кто скошен без труда, угрозе уступил!

Позор, ты сыт уже? Ты жажду утолил?

Ты – наших жизней стыд и наших стыд смертей,

Ты – всё, что есть ещё и что могил верней.

Когда ж не станет дня

И сгинет тень твоя?

Где голову склонить,

Чтоб ты не стал клеймить?

И потому лежим на страже мы без сна

И скажем, вспомнив всё, чем жизнь была полна:

Есть выжить шанс живым, забытым полегчать

Вдруг может... Будут вновь они весну встречать.

И будут вновь скорбеть и свадьбы вновь играть,

Но вот вопрос: куда, куда нам стыд девать?

- Мы дух испускаем. - Промолвили павшие.

- Мы силы теряем. – Шептали ослабшие.

Но тот, кто виновен был, промолчал,

И тот, кто сбежал, не сказал: "Предал."

Достиг края поля предатель-беглец.

Шлёт камень в него не живой, а мертвец.

Он замер на миг,

И камень настиг.

Повернул лицо –

И камень в лицо.

Вскричал бегущий: Кто в поле со мной?

Ответил метнувший: Я в поле с тобой.

И предатель сказал: Возвратись на покой!

Бог праведен был, суд верша над тобой.

Когда за стеной взывали, крича,

Стыдливо молчал ты без сил.

Твой брат умирал в руках палача,

Ты ж руками уши закрыл.

Ты семь раз предал, опозорив отца.

Рот раскрыл, моего не стесняясь лица.