Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

Ущербный месяц выплывает
Над белым саваном полей
И тусклый медный свет роняет
На половицы у дверей.

Такой же, гаснущий и хмурый,
К остывшей печке прислоня
Свой лик, ущербный и понурый,
Порой ты смотришь на меня.

И жизнь моя тогда — гробница,
Где на истертых письменах
Неясно мертвый свет струится
Воспоминания и сна.

Ах, я не смею тосковать —
Не мне роптать. Не мне роптать.
Так милосерд Господь ко мне
И в горних духа, и вовне.

Так много света мне дано
В мое убогое окно;
Таких видений чудеса
Мне посылают небеса;

Такой великой красотой
Земная жизнь передо мной
Цвела и вновь цветет,
Горит, сияет и поет…
.
Но в небе есть одна звезда,
Чье имя — Нет. А было — Да.

Игрой моей любимой в детстве было
По черному пожарищу блуждать.
В те дни вкруг нас пожаром истребило
Домов десятков пять.

И меж обугленных остатков пробираясь
Когда-то крепкого жилья
И запустенья видом наслаждаясь,
Чего-то всё искала я.

Казалось, здесь (не дома, за стенами,
Под кровлею дав я щей потолка)
Найдется то, что грезами и снами
Обещано душе издалека.

И находился пахнущий навозом
С подкладкой розовой докучный шампиньон,
Хрустальных бус рассыпанные слезы,
Железный шип и медный шнур погон,

Огромный ржавый гвоздь, стеклянные осколки
И глиняной посуды черепки…
Весь этот хлам я сохраняла долго,
Залог чудес и след моей тоски.

Тоски искателя сокровищ небывалых
На обгорелых жизни пустырях…
.
И после их всю жизнь я собирала,
И ныне чту обугленный их прах.

Влачу, как змий влачит на чреве,
Я в мире низменную плоть.
Запретный плод на райском древе
Высоко поместил Господь.

Уж не взираю с вожделеньем
На недоступную красу
И нищее мое смиренье
С глухим терпением несу.

И, только в снах, раскинув крылья,
Своей свободою горда,
С низин, постылых и унылых,
Я улетаю иногда.

День солнечный, а на душе туманно.
Остановилось жизни колесо.
Читать, писать, обедать стало странно
И опостыло всё.

Не развернулась ли уж до конца пружина,
Не развинтились ли истертые винты?
И в первый раз как бы дыханьем сплина
Пахнуло на душу из темной пустоты.

Глупо, глупо, неумело
Жизнь моя прошла.
Как солома прогорела,
Всё кругом сожгла.

У пустой и черной печки
Весело сидеть,
Над огарком чадной свечки
В полночь песни петь.

Хоть невесело, а нужно —
Долго до утра
Воет боль ноги недужной,
Подвывает страх.

В дни боев и бездорожья
Я ведь не был трус,
Отчего же и кого же
Я сейчас боюсь?

Засыпан снежною пургою,
До ночи, верно, я усну.
Проснусь и встречу всё другое,
А не метельную волну.

Ко мне доходят еле-еле
Сквозь крышу голубых снегов
Напевы злобные метели
И дальний колокола зов.

И боль, и холод замерзанья
Уж стали как неясный сон,
Как отблиставшее мерцанье
На грани тающих времен.

Затмились дали,
Разбились ритмы,
Без слез — печали,
Без слов — молитвы.

Поземок белый
В степи курится.
Оледенела
Моя теплица.

В морозных стеклах
Не видно неба.
Растений блеклых
Поникли стебли.

Давно не плещут
Фонтанов струи,
И странно, странно,
Что всё живу я.