Александр Дольский - Стихотворения

убогий знак небытия, и строго

скрещенные и шуйца, и десница —

одна с сумой, другая со стилом,

и в памяти бесчисленные лица,

и космос под рукой или крылом —

предвидеть ясно и уметь проститься

с детьми и радостями мельче и глупей,

и с миром в травах, облаках и птицах,

в заветах — не солги и не убей,

с владельцами униженных судеб,

достойными любви и состраданья,

что гибли не за истину — за хлеб,

любовью почитая подаянья,

и с грустными поэтами земли,

рискнувшими продать свои моленья

и слов не знающими, чтобы замолить

безвыходное это преступленье,

и помнить, что бросал под сапоги

стихи и музыку оголохшему кому-то,

И жизнь сою, что выпустил с руки,

обожествлять и ненавидеть люто.

1972

Нам преподносит день ветра и тучи,

а ночь несет бессонницу и страх.

Нас жизнь терять, не удивляться,

учит, и входит к нам тревога, как сестра.

И все яснее виден каждый случай

переплетением законов, и пора

их перевоплощенья, и летучий

предвосхищений свет, и опытов игра.

И вот однажды в думах ежечасных

находишь смысл уже прожитых дней,

становится до удивленья ясно,

что цель — не мудрость, а дорога к ней,

И с кем поделишься добром и злом,

когда Харон подаст тебе весло.

1972

Мы встретились в таком просторе,

в таком безмолвии небес.

что было чудом из чудес

пересеченье траекторий.

Быть может, мы в совместный путь

могли с тобой пуститься вскоре -

в чем состояла цель и суть

всей нашей жизни, но на горе

мы с удивлением открыли,

что птица птице не под стать,

стремительные наши крылья

в полете будут нам мешать.

Так мощен наших крыл разлет,

что сблизиться нам не дает.

1972

- Не ставь на подоконник, Валя,

Жильцы тут ходят, засекут.

Вот видишь? Пусть проходит краля,

ну подожди хоть пять минут

Мы ж три часа с тобою ждали

пока откроют, что ж ты, Валя?

- Ой, не могу, послушай, Коля,

ну прямо все горит внутри.

Дай хоть глоток мне алкоголя,

а так со мной не говори.

Болит в груди, ты знаешь, Коль,

душа с похмелья, как мозоль.

- Нет. погоди. Видал, старик

ползет наверх, давай пропустим-ка.

А ты срываешься на крик,

ведь тут подъезд, ого! - акустика!

А ты шумишь, как паровоз,

Ты до подъезда не дорос.

- Ой, Коль, кончается терпение.

Давай бутылку, не греши,

ведь я могу от возбуждения

тебя нечаянно пришить.

Ну дай глотнуть, а там опять

хоть полчаса могу я ждать.

- Ну что ты, Валя, лезешь лапами?!

Не лезь, Валюша, на рожон!

Тебя не били мама с папою,

ты невоспитанный пижон.

Не бей в лицо мне, на, держи,

залей костер своей души.

- Ой, Коля, гадость невозможная,

ну как такое люди пьют?!

На вкус, как будто мазь сапожная,

а запах - словно старый джут.

Мой друг один совсем потух

вот от таких вот бормотух.

-Ну, Валя. ты такой нахал,

сказал - глоток, а сам - смотри,

бутылку всю почти что вылакал,

уже не булькает внутри.

Давай-ка триста две копейки

и за второй пойдем скорей-ка.

- Смотри, святая простота,

в прикиде дяди к нам идут.

Ведь это. Копя, наркота,

они займут все место тут.

Мы не вернемся. Ты прости,

но с ними нам не по пути.

Кто не ценит подъезды - глупцы ...

Это теплый приветливый край.

Для бомжей, алкашей, для сирот-малышей,

загулявших мужей - терема и дворцы.

Для бродяг - это рай.

1972

Приказ «Назад ни шагу!» был жесток.

Оглянешься, шагнешь назад - и крышка.

И целит в спину твой родной восток,

Сергей с Урала, из Сибири Мишка...

Они лежат за ельником в воде.

И синими бессонными глазами

их видит лейтенант НКВД,

а сам на мушке опера с усами.

Тот лейтенант, серьезный и прямой,

он видит все, но ему мало, мало...

И красный ромбик с желтою каймой,

как вещий сон, тревожит генерала.

И генерала вызовут туда,

откуда автор страшного приказа

следит за всеми и не без труда

искореняет трусости заразу.

Атака... И солдат, покуда цел,

идет на немца твердо, без оглядки.

И немец взял солдата на прицел,

и русский сзади целит под лопатку.

Земли моей и гордость, и краса,

великий воин, умирал, как жил он,

и от чужого рабства нас спасал,

чтоб собственное было нерушимо,

1974-1982