Александр Дольский - Анна. Роман в стихах

знают его, как творца, дуэлянта, что в антипартийной отваге

с соцреализмом сражался в далёких парижских местах.

Значит найти его будет нетрудно. Достаточно в авиакассе

громко кассиру сказать -- "До Шубейкина в оба конца".

И знаменит стал Андрей в петербургской тусовочной массе,

и заказали портреты ему сто четыре лица.

Следует знать, что три года назад выходила ужасная книжка

из живописных портретов политиков и власть имущих особ.

Семь выдающихся личностей он написал за бесплатно,

парнишка.

С ручек их был оскорблён и унижен словами, но искренне, в

лоб.

Правда, заказчики новые были по табели рангов пониже.

Но наш художник в предчувствие денежек радостно руки потёр.

И устыдился себя. А звёзда его славы всходила в Париже,

и полетел он туда. Непрактичен он был, не хитёр.

Анна звонит -- "Ну не надо. Получишь один головняк".

Он не поверил, поскольку в предощущении славы оглох и

обмяк.

14

На Елисейских полях он зашёл в ресторан и спросил о

маэстро.

Девушка в возрасте вазы фракийской сказала ему -- "Тобри

тень".

И указала свободное у туалета хорошее место,

и принесла ему богч, "Столишнa" и пилмэн.

Он дня четыре ходил по Монмартру, Бюси, и мосту Александра,

даже зашёл в кабаре, где Дега рисовал танцовщиц.

Русского гения в славном Париже не знали. Не та пропаганда.

Много рекламы, девиц разнополых, ненужных вещиц.

Так возвратился, не соло хлебавши. Кто звёзды не имут,

слишком о том не жалеют, поскольку здесь нету потерь.

"И слава Богу, подумал он. В Питере лучше общественный

климат.

Стану писать сто четыре лица в интерьере теперь".

Всех обзвонил. От Фемиды семнадцать сбежали в Грейт Британ,

семеро были уволены, сорок попали под суд,

двадцать четыре в тойётах, ландкрузерах и мерседесах --

убиты,

пятеро в кардиоцентрах своей операции ждут.

Все, кто остались в живых, -- семь артистов, четыре врача

--

"О, извините, -- сказали, -- мы сунулись к Вам сгоряча".

15

Я опустил, что в первый день в Париже наш Андрей

к своей любимой поспешил в квартал Латинский.

Жена была изумлена. Они разделись поскорей...

Кровать скрипела, и на кухне со стола упала миска.

Он так изголодался по её малиновым устам,

по нежной шее, по плечам... Ну ладно, ладно --

по всем её частям, по всем её местам.

Ему, как беспризорнику, с ней было мармеладно.

И он крутил её, как рябчика гурман,

вокруг оси, вкушая понемножку

от всей её красы, от всех небесных манн,

целуя руки, грудь, плечо, глаза и ножку.

Она, как кукла, подчинялась и легко

меняла позу, наслаждаясь его жаждой.

Он был вокруг и в ней был глубоко,

на коже шёлковой и в её клетке каждой.

Их было двое в ней -- полётов их пилот

и их стараний, ласк и наслаждений плод.

16

Для большинства достойных женщин на Земле

часы подобные -- всегда воспоминанье.

Потом всё рушится, и тщетные старанья

не могут возвратить гармонию семье.

У Анны нa сердце, как Божеская милость,

лежал покой. Она предвосхищала

все радости и чёрных дней начала.

И потому, как ласточка, резвилась

в безумной высоте своих страстей,

пьянея от того, что сходит муж с ума,

попав в полон её невидимых сетей,

и уж потом она добычей наслаждается сама.

Так много было новых игр, прикосновений,

что в позе Клеопатры закричала вдруг она.

Какой-то новый нерв, какая-то струна

вдруг зазвучала в ней. О, Купидон -- ты гений!

Так вот куда ты целишь, хулиган...

Не в сердце ищешь ты любовных ран.

17

Вот это был удар, вот это был улёт!

Она кричала высоко, трагично, словно чайка,

сама себя не слыша, только замечая,

как в нежной плоти тонкая струна поёт.

И если раньше длились умопомраченья

от нескольких секунд до полминуты,

то в этот раз наркоз любовной смуты

унёс в безвестность чисел времени значенье.

Андрей прикрыл ей рот. О, тщетная цензура!

Вибрировала в Анне сущность женской плоти.

Я представляю Афродиту в этой ноте

на ложе с Марсом -- миг зачатия Амура.

Тогда два негодяя -- Аполлон с Гермесом

Гефесту заказали хитрые захваты,

чтоб доказать -- жена в измене виновата,

установили на постель и любовались с интересом,

когда любовников прижало в страстный миг слиянья,

и весь Олимп глазел на них, не осудив сего деянья.

18

Тогда похохотали славно Аполлон с Гермесом.

Муж Афродиты, раб Зевесовый титан Гефест

был огорчён, махнул рукой и под землёй исчез,