Фернандо Пессоа - Лирика

"Я статую воздвигну на века

Свидетельством незыблемым тому,

Каков он был, каким сошел во тьму.

Такой красе и вечность коротка.

Божественности подлинную суть

Она вдохнуть умела мне во грудь,

И если смерть и жизнь и страсть затмила,

Ваятель одолеет естество

И возвратит потомкам божество

Из глубины веков и Нила.

И статую я эту вознесу

На высоту невиданной колонны,

Чтоб времени завистливые стоны

Не посягнули на ее красу

Чредой сражений и землетрясений.

Рок не таков! Богами правит рок,

Рукою рока часто служит бог,

И роковых страшится сам гонений,

Ни бог, ни рок не смеет в здешний срок

Сразить уже сраженный ими гений.

Из прошлого в грядущие века

Мост нашей страсти белый перекинем.

Как Рим над миром, в вечности застынем.

Чтобы потомок понял: высока

Любовь и бесконечна в небе синем.

Но подлинной тоски не передашь...

Ты - обонянья розовая дрожь.

С зеленым лавром ты безмерно схож

И с пламенем любви из винных чаш.

Воистину алтарь повержен наш,

И ты меня из бездны упрекнешь,

Мол, пыл бессилен и напрасен раж

И ничего из мрака не вернешь,

А может, головы не повернешь,

А может, возвратишься, как мираж,

И боль мою, кровавую, как нож,

Глухим ножнам отчаянья предашь".

Как тщетно ожидающий свиданья,

По анфиладам собственной души

Он мечется - то полон упованья,

То ужаса - и муки хороши,

Чтоб время скоротать в такой тиши.

Там, где сошлись любовь и смерть, - туман.

Там, где в любовь проникла смерть, - неясность

Опасность превратилась в безопасность,

А безопасность - в морок и обман,

И пустоты прекрасный истукан

Вдохнул огонь в минутную безгласность.

"Мне твой удел внушил иную страсть

По вечности великую печаль:

Достойна ль императорская власть

Державного стремленья ввысь и вдаль

Туда, где боги, жизни не поправ,

Но подлинную жизнь даруя ей,

Тебя скрывают в вечности своей

Еще прекрасней, но не столь желанным,

Как некогда любим был Адрианом,

И ждет забвенье всех земных забав?

Любимый мой, любимый мой, ты - бог!

Ты бог уже - так я велю и жажду!

Не жажду, не велю, а вижу - в срок,

Отмеренный богами, нашу жажду

Любви переливающими в чаши,

Где пламенем горят желанья наши,

Где жизнь - не только в жизнь заточена,

И чувство не повязано на чувство,

Где и желанье - только лишь искусство

Желать того, чем боль обделена,

Иначе бы звалась она блаженством.

Ты на Олимпе - и завершена

Земная жизнь небесным совершенством.

Душа моя, как птица, запоет.

Надежда к ней направится с небес

С известием: зла не содеял тот,

Кто вовсе не попал в водоворот,

А лишь в бессмертье собственном исчез.

Любимый мой! Мой бог! О, дай прильнуть

К твоим остылым мертвенно устам.

Они как пламя в вечности. Ведь там

Земную смерть дано перечеркнуть.

Не будь Олимпа, я б его сложил

По камушку - и там тебе служил

Единственному богу и один

Превыше всех заоблачных вершин.

Божествен был тогда бы космос наш

Любви и поклоненья. Мир вдвоем

И вечность бесконечная кругом,

И прошлое - лишь призрачный мираж...

Но вся твоя божественная сила

Есть плоть твоя, изваянная мной,

И если плоть победно покорила

И если победила мир земной,

То страсть моя была тому виной

Та страсть, что вознесла тебя превыше

Затменья, и забвенья, и затишья,

Из праха вырвав горькою ценой.

Полки молитв моих полны тобой:

Не ты, а мощь их - вот что небу мило.

Создатель твой, а не любовник твой,

Созданье я любил, а не находку

Любил твой облик и твою походку,

Тебя любил, но более - себя,

И, возроптав, склоняюсь все же кротко

Пред тою, что и губит не губя.

Любимый мой, любимый мой! На Небо

Моей великой властью вознесен

Там кравчий Ганимед, там он и Геба

Поникнут пред тобой! Но будь влюблен

В божественной телесности отныне

И в тех, кого найдешь в небесной сини,

В старейших небожителей... Не там,

А здесь тебе воздвигнут будет храм!

Но истинно бессмертным изваяньем

Не мрамор станет или же гранит,

А боль моя, которая кричит,

Проникнувшись неслыханным страданьем,

Кричит, чтоб стать всеобщим достояньем.

Пусть боль моя и память о былом

Предстанут обнаженным божеством

Над Времени великим океаном.

Одни сочтут такое горе странным,

Другие - непростительным грехом,

И, красоту земную ненавидя,

Рванутся в оскорбленье и в обиде