Макс Армай - 33 Буквы

Словно оземь швырнули зеркало —
— Разбилось всё небо вдребезги!
Висит лишь осколков несколько.
Повеяло холодом вечности.

Куда же бежать? Где прятаться?
Хрустит под ногою радуга.
Руины поддельной святости
Сыпятся с Божьего фартука.

И сам Он — всего лишь фикция —
— Рассыпался на представления:
Кому-то Он — суд и полиция,
А мне — только точка зрения.

Я склонился к самой воде:
В ней трепещет моё отражение.
Это я! А ведь мог бы вполне
И иное иметь воплощение.

Мог собакою быть. Иль котом,
Чтоб терзать слух ночными руладами.
Или мог бы стать синим китом,
Что плывёт меж морями и странами.

Или вовсе — обычной блохой,
Слепнем злым, червяком, или мухою…
Фу!.. Нет, лучше быть просто собой:
Я лежу, жру помои и хрюкаю!

Хрю-хрю…

Новый день
Нагло влез в мой сон
И рычал аки зверь
Притом.

Словно взвод
Пьяных взрызг солдат.
Изнемог
От его рулад.

Приоткрыл
Я слегка глаза,
Вижу тыл.
Женский. Вот те на!

Не объять:
Прям, как три меня!
Что сказать?
Испугался я.

А она
Стонет и храпит.
Вот беда!
Прям горбатый кит!

Я вздохнул.
Отвернулся прочь.
Сел на стул.
До свиданья, ночь!

У больницы стоял человек:
В серой куртке, очках и кепке.
Из под детских, припухлых век —
— Взгяд, какой-то беспомощно-цепкий.

— Моя мама серьёзно больна.
На лекарства совсем нет денег…
Правда это? Иль только игра?
Врёт, иль, правда, простой, как веник?

Лет под сорок. На вид — как дитя.
Повидал попрошаек я всяких.
Мелочь дал, что была у меня,
Но души часть осталась во мраке.

Сердце ноет, и совесть скребёт.
Пропадёт ведь тот маменькин "мальчик".
Неужели правдиво так врёт?
Или, может быть, всё же иначе?

Я хожу мимо третий уж день:
Вдруг и он где-то ходит там снова?
На душе — неприятная тень.
По спине — что-то вроде озноба.

День разгорался ласково и нежно.
В лазурном небе рыскали стрижи.
Внутри росла неясная надежда,
И отрастали крылья у души.

Напротив солнца плыл по небу месяц.
А горизонт пылал сияньем дня.
Хотелось встать и крикнуть миру. — Здесь я!
Возьми и в небо подними меня!

Люди снуют и туда, и сюда.
На лицах — печать заботы.
Лишь те, кто моложе, почти всегда,
Поют без тоскливой ноты.

Вот кот чёрно-белый. Пушистым клубком
Лежит на скамье, что напротив.
Наверно, он тоже, являясь котом,
Не знает об этой ноте.

На скамейке, с бездомным котом,
Мы вдвоём коротали время.
И вдруг вспомнил я детство, свой дом,
Когда гладил рукой нежно зверя.

Кот мурлыкал и щурил глаза,
Подставляя бока худые.
Эх, вернуться бы в детство назад,
Когда мама и папа были!

Сердце сжалось, и в горле — ком.
Как жесток этот мир на деле!
И отец был, и мама, и дом!
Словно душу до слёз раздели.

И как будто по телу — ток.
Вдруг почувствовал — мама рядом.
Мне сказала. — Ну, здравствуй, сынок.
Что, в больнице опять? Непорядок!

Пусть всего только пару минут.
Но мы вновь были вместе с мамой!
И опять — один кот лишь тут.
Замурлыкал и моется лапой.

Ветер ерошит листья.
Хочется в плен ко сну.
И засыпаю я, в мыслях
Про эту больную страну.

— Доктора! Доктора! — крики.
Но что-то никто не бежит.
Вот налицо улики,
Что снова виновен жид.

Или коварный Запад.
Они на одно с ним лицо!
Ему бы нас только лапать,
Иль крепко держать за яйцо.

Повсюду враги-сионисты.
На нас ополчился весь свет.
Но мы, хоть в душе коммунисты,
Дадим христианский ответ!