Уже растут дневные голоса,
Уже бегут восторженные воды,
И теплое дыхание природы
Туманит голубые небеса.
Увы! меж тем, как нарастает день,
Меж тем, как ширится его сиянье, —
Уже ложится медленная тень
На наше бедное существованье.
То злая тень: среди земной весны,
С ее игрой, и блеском, и цветеньем,
Одни лишь мы тревоге преданы,
Снедаемы каким-то тайным тленьем.
Напрасно все: и мысли, и мечты. —
Мы падаем в метаниях бескрылых.
И Ты, Господь, как тяжкий камень Ты
Для тех, кто созерцать Тебя не в силах.
«О, жизни льющейся бесцельный дивный строй!..»
О, жизни льющейся бесцельный дивный строй!
Все дышит и живет божественной игрой,
Все движется ее таинственной орбитой,
И некий ровный свет невидимо разлитый
Во всем присутствует. Но, хладен и угрюм,
Бежит его лучей безблагодатный ум:
Он верит лишь себе — и по ветвям зеленым
Он бьет, как топором, безжалостным законом,
И древо жизненное, дико и мертво,
Как черный сухостой, валится на него, —
И дальше он бежит, охвачен страхом тесным,
Не в силах быть земным, не в силах стать небесным.
Мерцает светоч драгоценный,
Приподнят бережной рукой, —
И всей земле, и всей вселенной
Несет забвенье и покой.
Все никнет, падает и внемлет,
И, трепета не в силах снесть,
Душа моя едва приемлет
Его таинственную весть.
«Да, ты умен, бесспорно: эти складки…»
Да, ты умен, бесспорно: эти складки
Презрительного, нервного лица
Мне говорят, что весь твой путь несладкий
Продуман длительно и до конца.
Но, Боже мой! упорно, кропотливо
День ото дня трудиться для того,
Чтоб, наконец, с усмешкою брезгливой,
Всего вкусив, не выбрать ничего.
В своем надменном самоутвержденье
Ты в дольний мир приносишь вновь и вновь
И стройный замысел, и вдохновенье, —
Но не любовь. — О, если бы любовь!
«Не все бессмысленно и бренно…»
Не все бессмысленно и бренно,
Не все имеет свой конец,
Не только тление нетленно,
Сей жизни бедственный венец.
О, недостойный ум: ты мог,
Ты смел дойти до отрицанья,
Едва ступивши на порог
Божественного мирозданья.
«Безбожья хмурый проповедник…»
Безбожья хмурый проповедник,
О, как высмеиваешь ты
Мои возвышенные бредни,
Мои бессвязные мечты.
Кричишь, открыто негодуя:
«Какая ложь! какая тьма!»
Что ж? — Бессердечности ума
Безумье сердца предпочту я.
«Измученная, чуть живая…»
Измученная, чуть живая,
Со свечечкой в руках худых,
Не замечая, не стирая
Ни слез, ни капель восковых,
Закрыв глаза, она молилась
И кланялась в кадильный дым.
И так мне стыдно становилось
Пред горем страшным и простым.
«Опять волнуются народы…»
Опять волнуются народы,
Опять вершители судеб
Клянутся именем свободы
И делят скот, дома и хлеб.
И нет ни имени, ни меры
Бездонной скудости земной, —
И пять хлебов ничто без веры,
И нищий наг, и слеп слепой.
«Свобода, — о, восторженное слово!..»
Свобода, — о, восторженное слово!
Ты как блистательный огромный щит,
Где отраженье солнца золотого
Сверкает, и дробится, и горит.
Не видим мы, слепцы, какой железный,
Какой непререкаемый закон
И в этой непомерности надзвездной
И в чашечке цветочной затаен.
«Одни считают в небе созвездия…»
Quid dedicatum poscit Apollinem…
Hor
Одни считают в небе созвездия,
Их бег сверяя с тайными судьбами,
И на папирусы заносят
Числа, исполненные значенья.
Другим отрадно в шуме и грохоте
За громкой славой гнаться, за подвигом, —
И над испуганной толпою
В звоне меча изрекать законы.
Но мне лады свирели несложные
Дороже труб и криков воинственных,
И звездной книги мне яснее
Сотовый мед в руке любимой.
«Готово? — В путь!» Приветливый толстяк
Взмахнул рукой, — и мощная машина
Рванулась с места. Мягко покачнувшись
На кожаном сиденье, мы с соседом
Слегка ударились плечом к плечу
И мирно улыбнулись. Перед нами
Две парочки, а впереди высокий
Угрюмый юноша, по виду немец,
В плаще и устрашающих очках.
Автомобиль летит. За нами следом
И пыль и дым пахучего бензина,
Навстречу нам сады и огороды,
На грядках пугала и с ними рядом
Спокойно скачущие воробьи.
Но вот уж лес. Не замедляя ходу,
Несемся в гору. По краям дороги
Многосаженные толпятся сосны
И кланяются, и шумят вослед.
Дорога извивается. Направо
Отвесная гранитная стена,
Налево сосны.
Вдруг — прорыв: с разбега
Мы вылетаем на крутой утес.
С двухверстной высоты вниз, по уступам,
Сбегает лес: деревья выгибают
Стволы вдоль скал, откидывают ветви,
Как в ужасе пред бездной отступая.
Читать дальше