Сергей Рафалович - Пленная Воля

Кружатся дни земные и светила,
Сметает вихрь и листья и мечты.
И вот уж нет того, что мне дарила,
Что мне дарила ты.

Проходит рок, суровый и надменный,
Насмешливо прищурилась судьба;
А я стою, усталый и согбенный,
С цигаркою в зубах.

Дымлю, дымлю в лицо судьбе и року,
И этот дым — увы! — вся жизнь моя.
Не верю я ни Богу, ни пророку,
Ни в дальние края.

Все изменяет тем, кто не умерен,
И всем желанный гость, кто умален.
Но сердце, сердце, тихий звон вечерен
Не твой тревожный звон.

Ни меры нет, ни срока, ни предела
Для истины и прихоти твоей.
Ты — все, что есть: душа моя и тело,
И мир, и смена дней.

И что в тебе неугасимо тлеет,
Того вовек не может смерть пронзить.
Оно живет — все дальше, все милее —
Живет, как нужно жить.

Не умерло, что ныне вспоминаю,
Что умерло — о том душа молчит;
И памяти неслышные ключи
Гробниц не отмыкают.

Ходит, бродит под окном
И грозит бедою.
Провались ты, черный гном
С бородой седою.

И откуда взялся ты?
И о чем пророчишь?
Как опавшие листы
Дни мои и ночи.

И давно расщеплен ствол
Дерева большого,
Под которым я нашел
Золотое слово.

Иль из черного дупла
Вылез ты совою
В ночь, когда я сжег дотла
Бремя неживое?

Но над пеплом что вещать?
Мертвым что пророчить?
А земля — благая мать
И чернее ночи.

Что же бродишь, непрощен,
Каркаешь до света?
Будь ты проклят, черный сон
Скорби неотпетой.

За этим ли приехал я сюда,
На торжище полуденного мира?
В зеленой бухте грузные суда,
А в небесах все золото Офира.

В конторах темных пестрые ковры,
В кофейнях говор всех народов юга;
И легкий труд пленительней игры
В ленивой неге знойного досуга.

И я брожу меж складов и дельцов
Под шелесты засаленных кредиток;
А ветер с моря мне струит в лицо
Знакомый, опьяняющий напиток.

Все тот же он, ласкающий дурман
Пророчеств злых и злых воспоминаний;
В прибое тот же отгул дальних стран,
Былая страсть опять глаза туманит.

По улицам, где ныне прохожу,
Ее шаги когда-то топотали;
Под пальмами бульвара нахожу
Лишь мне заметный след ее сандалий;

А дом, где девушкой она жила,
Я обхожу, очей не подымая,
Чтоб не спалила белых стен дотла
Моя тоска, бессильная и злая.

Но в грязном переулке есть притон,
Куда счастливый не входил от века.
За сорок пиастров я забвенный сон
Куплю сегодня у рябого грека.

С зеленых гор спустился в долы
И вкруг затихших деревень
Стоит, недвижный и тяжелый,
Рыжеволосый день.

Земля горит, изнемогая,
И в золотых ее кострах
Растаял голубого Мая
Благоуханный прах;

И ризой пышною и зноем
Отягощенные сады
Роняют в пламя золотое
Румяные плоды.

Когда же ночь сойдет на долы,
Дневные потушив огни,
И звон вечерний, невеселый,
По нивам отзвонит,

Из рук разжатых Август щедрый
Алмазы яркие стряхнет
На сосны черные и кедры
С пылающих высот.

У Зюлейки тело бело,
А душа смугла.
Над челом белее мела
Голубая мгла.

Губы словно вишень сладкий,
Миндали глаза.
Целый день играет в прятки
Сердце-стрекоза.

Позовешь — не отзовется,
А прильнешь к устам, —
Нет целебнее колодца
По святым местам,

Нет забвенее напитка,
Яда слаще нет…
В тихий сад ведет калитка,
А в окошке свет.

Зазывает злая сваха
Гостя гостю вслед.
Говорят, что там Аллаха
Встретил Магомет.

Из многих дней, бесследных, незаметных,
Как пыль, как пепел, как песок,
Задумчиво плету венок,
Себе и миру дар заветный.

Но точно налитый свинцом,
Чело мое он клонит долу,
И все тоскливей взгляд тяжелый
Под этим блекнущим венцом.