Сергей Рафалович - Пленная Воля

Я не дама, я — служанка,
ты не раб, <���а мой жокей>.
Герцогиня иль мещанка
стала я твоей служанкой.
В буднях жили мы изнанкой,
и на людях ты — лакей.
Но в постели я — служанка,
<���ты — горячий мой жокей>.

Ты зовешь меня, апашка,
на обычную любовь.
Грудью мягкой, жирной ляжкой
не прельстит меня апашка.
Но сквозит в ее замашках
пролитая дважды кровь.
Я пойду с тобой, апашка,
испытать твою любовь.

Знаю все, что будет с нами,
только вас не знаю я.
Не сердцами, но телами
знаем мы, что будет с нами.
Ведь весна не за горами,
в жилах — жаркая струя.
И одна постель под нами,
где тебя узнаю я.

От близких и дальних таиться,
Горящие взгляды гасить
И каждое слово казнить,
Где пламень души золотится;

Бессчетно часы отдавать,
Томясь от бесцельных скитаний,
И краткие миги считать
Тревожных и редких свиданий;

Как будто по праву стоят
Все люди живые меж нами,
Пытливо нам в очи глядят
Чужими и злыми глазами;

Как будто из бездны и тьмы
Восставши, любовь нас связала;
Как будто им судьи не мы,
Чье сердце, как зарево, ало.

Пред нами, печален и строг,
Чей лик осиянный мерцает…
Простит недостойного Бог —
Любовь никогда не прощает.

Я узнавал ее черты
В иконописных, темных ликах
Святых отцов и жен святых
В соборах древних и великих.
Она глядела на меня,
Мерцая ризою чеканной,
Сквозь сумрак прожитого дня
И на заре еще туманной.
Я верил ей, но не постиг,
О чем уста ее молчали,
Ни в осиянный счастьем миг,
Ни в черные часы печали.
В соборе древнем я стою,
Земля в смятении великом,
Тоску свою и не свою
Принес я к темным, скорбным ликам.
Но не со стен глядит она,
Не с высоты иконостаса,
Где набожный писал монах
И Богородицу и Спаса;
Со мною рядом, средь толпы,
Державным бременем смущенной,
Я вижу лик моей судьбы,
Как я, коленопреклоненной.

Совсем не я — мой темный бред бормочет
И что бормочет — нашептала ночь.
Как хорошо я знаю эти ночи,
Когда тяжелых снов не превозмочь,

Когда они, густой, лесною чащей
Надвинувшись на тесную кровать,
От тела к телу, точно мост дрожащий,
Неверную протягивают гать,

Куда и зверь не ступит без оглядки,
Где ни один не остается след
И так навязчив прели запах сладкий,
Что отойти ни сил, ни воли нет.

Ведь то не я, и вовсе то не речи:
Звериный рык, звериное чутье;
И верно, даже облик человечий
Утратило обличив мое.

И хоть не я — могу ли отпереться?
Бормочет ночь и не дает мне спать.
Но странно, что проходит через сердце
Удушливая, вязкая тропа.

Огни, как висельники на столбах,
Скатились сверху и повисли;
Остались небеса впотьмах,
А люди мечутся без смысла.

Осенний дождь лениво моросит;
На улицах не воды, а водица.
Куда спешить? Ты только попроси:
Любая тут окажется столица.

Париж, Константинополь, Петербург —
Имен огромных смена.
Но все вот тут, вот тут, где вдруг
По щиколотку стала жизнь, не по колено.

Вы пишете, придвинувшись к столу,
Я вижу плечи и затылок,
И черного журавлика в углу
Стола. Все это не однажды было.