Сергей Рафалович - Пленная Воля

Я подчинил тебя не натиском могучим;
И пусть насилием я в плоть твою проник,
Но ласкою настойчивой и властной
Извлек я из нее, как из скалы бесстрастной,
И алчущий и жгучий,
Любовной похотью отравленный родник.

И лишь когда ты вздохом отвечала
— И страх, и гнев, и боль свою забыв, —
На каждое мое прикосновенье,
И, трепеща в блаженном исступленье,
Меня сама искала
И был смирен твой алчущий призыв, —

Я хмель господства ощутил впервые;
Я сладострастие как царский жезл вознес
И дух свой приобщил жестокой тайне власти.
Бичи позорные пусть рвут меня на части,
Ярмо пусть клонит выю, —
Ты раны свежие залижешь мне, как пес.

Я выбрал вас, случайные подруги,
Душой не связанной ни страстью ни любовью,
Душою радостно-внимательной к игре.
Тела свободные сплелись — слилися в круге,
Земля, усталая от жатвы, стала новью,
И мир, как в первый день, глядит в лицо заре.

Я выбрал вас и сам я избран вами
— На день, на час, на миг — но прихотью согласной,
Тройною прихотью друг другу чуждых тел.
Кого к кому влечет — едва мы знаем сами,
Мы веселы, мы юны, мы прекрасны,
И каждый двух других желать умел и смел.

Мы сблизили уста, и руки, и колени,
Сплетающихся тел не различаем ныне,
Но каждый в двух других продолжен вновь и вновь.
Сомкнулося кольцо, влекущее к измене
Богов, смеющихся над собственной гордыней,
Любовников, отвергнувших любовь.

Мы сладострастием наполнили три чаши,
Друг к другу жадными приникли мы устами,
И к полу чуждому любой нам путь открыт.
Одним желанием горят желанья наши,
И тело каждое меж чуждыми телами
Блаженство равное приемлет и дарит.

Я отдаюсь — кому из вас, не знаю,
Не знаю, кем мгновенно я владею,
Как чашей круговою на пиру.
Как вы, не горестно, не жалобно вздыхаю,
Не ревностью истерзанный бледнею,
Но доласкав, доласканный, замру.

С одной из вас, вдвоем, мне было б жутко:
Владел бы я тобою безраздельно,
И лишь твою изведал бы я власть;
Твой лик в моей душе, тревожно-чуткой,
Блеснул бы, точно цель над радостью бесцельной,
И сладострастие он превратил бы в страсть.

Но три желания, как три цветка, сплели мы,
И вихрем ласк и схожих и различных
Тройную чувственность замкнули в быстрый круг.
Бесскорбной нет любви, ни страсти — утолимой;
Но я делюсь лишь прихотью безличной
С безличной прихотью неведомых подруг.

Прикован к будням, — не иначе
Живу я, чем толпа живет,
И все же в ней я самый зрячий,
Хоть только скромный книгочет.

От сел забытых до столицы
Сомкнулся тесный хоровод,
И всюду сдвинулись границы,
И всюду низок небосвод;

И те же всех терзают муки,
Волнует страсть, гнетет печаль;
И стали очи близоруки
С тех пор, как близкой стала даль.

Мой глаз привык к иным просторам,
И там, где всё — один намек,
Я уловил привычным взором
В теснинах дней незримый рок;

И дальнозорок, чуткомыслен,
Читаю тайнопись времен,
Где путь неведомый исчислен
И мир безбрежный отражен.

Но круга я не размыкаю
И от толпы не отхожу:
Пока последних тайн не знаю,
Того, что знаю, не скажу.

Я возвратился из дальних странствий:
Все тот же город, все тот же дом.
Так просто будет в былом мещанстве,
Как в старом кресле, забыться сном.

Не надо мыслей, не надо воли,
В привычке каждой — ярмо и кнут.
Покорны люди воловьей доле
И жвачку жизни жуют, жуют.

Все отцветает — один не вядок
Цветок, таящий не мед, а лед;
От века имя ему — порядок,
И для безумцев оно — расчет.

От зорь рассветных до зорь вечерних
Нам светит солнце, и ночь темна;
И с тем, кто принял венец из терний,
Мы кубка жизни не пьем до дна.

Мой час размечен, мой шаг размерен,
И дни мелькают, как частокол.
Везет коляску не конь, а мерин,
И пашет землю не бык, а вол.

Рассудок трезвый, как страж гаремный,
С души и сердца не сводит глаз.
Так просто будет, как жизнь — никчемный,
О жизни прошлой забыть рассказ.

Мальчик в куртке и береге
— Ручки пухлы, как щека, —
Мчит в игрушечной карете
Неживого седока;