Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

Загляну-ка. —
Что это?.. Протяжный
Глагол священника, – а там, вдали,
Из сумрака веков безликих
Щемяще замирает весть:

– Толико время с вами есмь,
И не познал Меня, Филиппе. —

…Шумит Кедрон холодной водовертью.
Спит Гефсимания, и резок ветр ночной…

– Прискорбна есть душа Моя
до смерти;
Побудьте здесь
и бодрствуйте со Мной. —

Но плотный сон гнетёт и давит вежды,
Сочится в мозг, отяжеляет плоть;
Усилием немыслимой надежды
Соблазна не перебороть, —
Не встать, не крикнуть…
Из дремоты тяжкой
Не различить Его кровавых слез…
Боренье смертное, мольба о чаше
Едва доносится… Христос!
Века идут, а дрёма та же, та же,
Как в той евангельской глуши…
Освободи хоть Ты от стражи!
Печать на духе разреши!

Но поздно: Он сам уже скован,
Поруган
и приведён.
Вторгается крик – Виновен! —
В преторию и синедрион.

На дворе – полночь серая
Кутает груды дров;
Тускло панцири легионеров
Вспыхивают у костров.
Истерзанного, полуголого
Выталкивают на крыльцо,
Бьют палками,
ударяют в голову,
Плюют в глаза и лицо;
И к правителю Иудеи
Влекут по камням двора…

Отвернувшийся Пётр греется,
Зябко вздрагивая, у костра.
Пляшут, рдеют, вьются искры,
Ворожит бесовский круг…

Где-то рядом, за стеной, близко,
Петух прокричал вдруг.

И покрылся лоб
потом,
Замер на устах
стон…
Ты услышал? Ты вспомнил? понял?

И, заплакавши горько,
пошёл вон.

И в измене он сберёг совесть,
Срам предательства не тая.
Он дерзал ещё прекословить
Ложной гордости. – Так. А я?

Но уже и справа, и слева,
Торопящая суд к концу
Чернь, пьянимая лютым гневом,
Течёт к правительственному дворцу.
И уже и слева, и справа,
В зное утреннем и в тени,
Древний клич мировой державы,
Крови требующей искони:

– Варавву! Варавву!
– Отпусти к празднику!

– Освободи узника!
– Иисуса – распни!
– Игэмон, распни!.. —

– Не повинен есмь
в крови праведника.
Вы – узрите!.. —

Уже всенародно, пред всевидящим солнцем,
Руки умыл Пилат.
Уже Иуда швыряет червонцы
Об пол священнических палат;
Уже саддукеи, старейшины, судьи
С весёлыми лицами сели за стол,
И вопль народа «Да пропят будет!»
Сменяется шагом гудящих толп —
Все в гору, в гору, где, лиловея,
Закат безумного дня зачах,
И тёмный Симон из Киринеи
Громоздкий крест несёт на плечах.

– И будто чёрное дуновенье
По содрогнувшейся прошло толпе.
Огни потухли. В отдаленье,
На правом клиросе, хор запел.

Он пел про воинов, у подножья
Бросавших кости, о ризах Христа,
Что раньше выткала Матерь Божья,
Здесь же плачущая у креста.
Уж над Голгофою тени ночи
Заметались в горьком бреду…

Он вручил Себя воле Отчей
И, воззвав,
испустил дух. —

Свежесть улиц брызнула в лицо мне.
Век Двадцатый, битвы класс на класс…

Прохожу, не видя и не помня,
Вдоль пустынных, серых автотрасс.

Прохожу со свечкою зажжённой,
Но не так, как мальчик, – не в руке —
С нежной искрой веры, сбережённой
В самом тихом, тайном тайнике.

Умеряя смертную кручину,
Не для кар, не к власти, не к суду,
Вот теперь нисходит Он в пучину —
К мириадам, стонущим в аду.

А в саду таинственном, у Гроба,
Стража спит, глуха и тяжела,
Только дрожь предутреннего зноба
Холодит огромные тела.

Без небесных хоров, без видений
Дни и ночи тесны, как в гробу…
Боже! Не от смерти – от падений
Защити бесправную судьбу.

Чтоб, истерзан суетой и смутой,
Без любви, без подвига, без сил,
Я стеной постыдного уюта
В день грозы себя не оградил;

Чтоб, дымясь по выжженным оврагам
И переступая чрез тела,
Мгла войны непоправимым мраком
Мечущийся ум не залила;

Научи – напевы те, что ночью
Создавать повелеваешь Ты —
В щель, непредугаданную зодчим,
Для столетней прятать немоты.

Помоги – как чудного венчанья
Ждать бесцельной гибели своей,
Сохранив лишь медный крест молчанья,
Честь и долг поэта наших дней.