Юрий Колкер: Кентавромахия

Пустая сумятица будней —

Что может быть проще и скудней,

Печальней, дороже, родней?

Потерянным в мареве дня,

Под серым приплюснутым небом,

В осеннем пальтишке нелепом,

Любимая, вспомни меня,

По этой земле проходя,

Над этой просторной рекою,

Над этой поспешной строкою,

За тонкою сеткой дождя...

31 декабря 1971

* * *

О, не за тем ведь, чтобы печаль

Мною владела так вдохновенно,

Светятся звезды, близится даль,

Катятся воды, всё неизменно!

Может, и правда — наоборот:

Проистекают из-за печали

Мерные всхлипы медленных вод,

Круговорот моросящей дали?

Счастье бесплодно, сердца не жаль!

Лёгкое горе, быстрая серна,

Взвейся смелее! Здравствуй, печаль!

Ты путеводна, четырехмерна.

5 декабря 1971

* * *

Ну да, это счастье.

Как хочешь, его назови —

Чернильною властью,

Болезненной тенью любви.

Болезненной тенью

Оно и приходит ко мне.

Так внятен растенью

Кусочек пространства в окне.

Им бредит дальтоник,

Глаза в бесконечность вперя,

Когда подоконник

Оближет сырая заря.

Слова, улетучась,

Прозрачным оставят вино.

Светла моя участь.

Ее возмутить мудрено.

7 февраля 1972

В окошке, нежная голубка,

Сияет звездочка в углу.

Белеет месяца скорлупка

Сквозь новорожденную мглу.

Седеет день, густеет иней,

Столетье снежное пришло —

И сколько мягких, нежных линий

В себя вобрало, навело!

И воздух так глубок и звонок...

Качаясь зябко, чуть дыша,

Как вылупившимся цыпленок,

Земля пушиста, хороша!

18 января 1972

* * *

Проносится люггер голландский

На фоне дворца и реки,

Пернатою тенью гигантской

Срываясь с воздетой руки —

И сумрак полдневный распорот

Иглой в повороте крутом,

К этот немыслимый город

Лежит у него за бортом.

9 февраля 1972

* * *

Чернофигурная весна.

Чернеют кроны, неодеты.

Громада воздуха ясна

И обещанием согрета.

Мне дорог этот чёрный день

С брожением в набухшем теле,

Дерев творительная лень,

Домов сырые акварели.

14 февраля 1972

Валов черноморских круженье —

Горгиппия! Древний подвох.

Анапа, ты знала крушенья

И кровосмешенья эпох.

Под этой землей виноватой

Хранила такие века,

Пока до удара лопатой

Молчали твои берега!

За мысом, в старинных просторах

Мерещится бег кораблей,

В аттических трюмах которых

Пшеница уходит в Пирей.

В порту не пустуют причалы.

На рынке разложен товар,

Во всю голосят зазывалы —

Купцы из Афин и Мегар...

Осталась шершавая кладка,

Кусочек соленой земли,

Пространства и времени складка...

Ее раскопали, нашли.

Пригубить прохладное время,

Робея, спускаемся вниз

Под стену — и сумрак над всеми

Двухтысячелетний повис...

11-13 февраля 1972

* * *

Принц Гамлет в комнате моей...

Откладывает день

На тощий коврик у дверей

Его кривую тень.

Рассвет, разбередивший хлам

И ворохи бумаг,

Еще таится по углам,

Еще пылится здесь и там

В развернутых томах —

Уже разбавленный, впотьмах,

С простудой пополам.

Где зябко свернута постель,

Неубранная мной,

Теки, дневная канитель,

Небитый час дневной,

Глотай былого мутный хмель

С холодной желтизной!

12 февраля 1972

1

Певец печальных вод, любовник Прозерпины!

Когда уронит ночь прозрачный холодок,

Оставь и мне в ковше микенской глины

Соленой нежности глоток.

13 февраля 1972

2

Когда, любовник Прозерпины,

Ты лицезрел печальные поля,

И злому солнцу подставляла спину

Моя несчастная земля;

Завидя скорый гнев обманутого мужа,

Тебя под сень дубрав подруга позвала...

Но не летейская — людская стужа

Тебя ждала.

13 февраля 1972

* * *

Медленного времени следы

На лице твоем запечатлелись,

Будто долго в зеркало воды,

Наклоняясь, вглядывалась ты,

Но глаза твои не нагляделись...

Та неизяснимая печать,

Что душевным опытом зовется

И сердца умеет различать,

Шепчет: вот бы снова всё начать —

А судьба скупа, не улыбнется.

20 сентября 1972

Чем изводился Лев Толстой

От этой музыки густой,

Взрослея, лучше понимаю.

Какой привязчивый финал...

С меня довольно, я устал,

Конец. Я рычажок снимаю.

Меж тем у зеркала она,