Когда ети кто хочет,
С задору тот хохочет,
В кулак шматину дрочит
И много он хлопочет,
Однако никогда не может быть он сыт,
Коль еблею в пизде шматину не смягчит.
Но где пизду вдруг взять, как хуй расшевелился
И расхрабрился?
И этакой урод
Из штанных силою поломится ворот?
В деревне пастуху скотину гнать случилось,
Как солнышко почти под землю закатилось,
Молодки, вышедши, уж кликали коров,
Уж слышен по зоре далече их был зов.
Коровы из полей на голос оных мчались,
Рассеянны стада к околице сбирались,
И воздух в холодку когда уж был живее,
Вот, следственно, в тот час и хуй стоит бодрее.
Подобно и пастух
Имел свежее дух,
И страшная битка,
Как черен молотка,
Его приподнялась
В штанах и напряглась,
Пресильно хочет еть,
Не может он терпеть.
То как прикажешь ты избрать пизду по воле?
И где ему тут взять, когда пастух был в поле?
Вот тотчас он к себе в кустарник и втащил,
Вскочил
И хуй в буренушку запрятал, заточил
И начал отправлять,
Корову вырыхлять.
Меж тем молодушка буренушку искала,
— Бурёнушка, бурёнушка! — кричала.
Бурёнушка мычит
И голос отдаёт,
А на голос нейдёт.
Молодушка ворчит,
И на голос идёт,
И близ уже того чуть места не находит,
Кустарника вокруг шастит молодка, бродит.
— И где ты, — говорит, — бурёна, провались?
— Вот здесь, — вскричал пастух, — но дай лишь наетись!
Детина страшную битку в руках держал,
По улице бежал,
Разинув рот, кричал,
Как мерин добрый ржал.
— Ах! батюшка, пожар, мой государь, пожар.
Громовый как попа ударил тут удар.
Он выбежал тотчас с своею попадьею.
— Где? Что горит? — кричал. — Что сделалось с тобою?
А чтоб огонь залить,
Водою потушить,
Поп тотчас за ведром метался
И принимался.
Но бешеный одно кричать лишь продолжал:
— Ах, батюшки, пожар! Ах, суцарь мой, пожар! —
— Пожалуй, свет; постой, а что, скажи, пылает? —
Спросил его тут поп. — Не мой ли дом сгорает?
И нет ли где огня
На кровле у меня? —
— Ах! нету, батюшка, — кричит ему детина. —
— Да что ж и где? —
— Не видишь? — отвечал. — Горит моя шматина.
И так же у твоей у матушки в пизде.
Не можно, батюшка, залить сей жар водою.
Подобен молньи там огонь,
Так сжалься ты со мною
И также с попадьею.
Не тронь ты нас, не тронь,
Вели спустить мой хуй ты с маткиной пиздою,
То пустит дождь в пизде елда,
Елду ж обмочит вмиг пизда,
И общу так беду
Я хуй свой затушу, а матушка пизду.—
— Дурак, ты туп, как хуй, ебена мать, детина,
Давно бы ты сказал,—
Тут поп ему вскричал,—
Скорей такой огонь потушит вот дубина!
Хоть это в свете враки,
Что в гузне живут раки,
Но это точно быль,—
Не пыль,
Не гиль:
Вот жил,
Подобно был,
Один в погосте поп,
Которого жену» кто мог,
Толок,
Кто мог, тот еб.
Священник тщетно с сей курвягою возился,
Он тщетно с ней бранился,
Он тщетно колотился,
Он тщетно с нею бился,
Он тщетно ей твердил: — Жена, кто блуд творит,
То дом — уже не дом, он в пламени сгорит.
И тщетно он ее исправити трудился.
Устал и поклонился,
Устал и отступился,
И дал на волю ей
Довольствовать пиздой желающих людей.
Толпой тогда народ
Стекался у ворот:
Все поети просили,
Гостинцы попадье тащили и носили.
Иной корчагу щей,
Другой пучок вожжей,
А третий мужичок с лошадушки узду.
Бежал скорей проеть сей матушке пизду.
Велик тут был приход,
Велик и был доход.
А все хотя попы живут на взятки хватки,
На деньги падки.
Дерут
И с мертвых рвут.
Но всякий только поп весьма тому не рад,
Что ежели ему течет женою клад.
Подобно эта блядь тихонько все махалась,
Тихонько от попа с ёбурами все шлялась,
Но как в один день поп из церкви лишь пришел,
То въявь уже её ебущуся нашел.
— О, страдница! — вскричал. — Еще не нагрешилась?
При мне ты, мерзкая, в глазах не устыдилась.
Она ему на то:
— Ты правду говоришь,
Но только выдь лишь вон, а то со мной сгоришь.
Подьячихи, купчихи —
Великие лощихи,
Великие мазихи,
А более всего они етися лихи.
Подьячий лишь в приказ, купец лишь торговать —
А жены их тогда затеи замышлять.
Начнут чистенько мыться,
Румяниться, белиться,
Начнут они лощиться,
Начнут они сурьмиться,
Жеманить, щеголить,
Начнут себя рядить,
А вырядясь, тотчас в окошечках бывают,
На улицу глядят и губки ужимают.
Етись они смышляют,
Етись они желают
И хахалей своих приходу ожидают.
Посредственны хуи мужей их не проймут
И всласть не уебут,
Затем, они что жирны,
И что пизды у них обширны.
Так всякая из них ебется, с кем есть вкус,
А именно чей хуй точильный будто брус
Иль, сходнее еще, с зарубою дубина —
Такая на заказ им надобна шматина.
Не брезгают ничем, нет дел им до чинов,
А только до хуев.
Во всю ивановску ебутся с батраками,
Ебутся с бурлаками,
Иную прет солдат, другую чистит псарь,
А вот одну из них соборный еб звонарь.
Молодка не затем, что был духовна чину,
Сыскала этого ети себя детину,
Но что имел весьма избранный он елдак,
А именно вот так:
Коль должно привязать веревки к рычажине,
Удобней чтоб звонить, привязывал к хуине.
И колокольный звон
Шматиною своей звонил в соборе он.
Такой-то вот хуек ей нравен показался.
Лишь муж когда с двора, звонарь тогда на двор.
С молодкой прохлаждался.
И, тешучи ее и свой притом задор,
В преважнейшем он был за всякий день труде.
Звонил шматиною к обедне он в пизде,
А должно было где, он также и трезвонил,
Мудам по жопище хлестал, щелкал, бузонил.
«Достойны» ж зазвонят, он сыт тогда бывал
И также к отпусту лишь только доебал.
Купцы, подьячие где только ни бывают,
То благовест лишь чуть заслышат — воздыхают,
Конечно, оттого: сердца им весть дают,
Что в этот час у них хозяюшек ебут.
Читать дальше