Юрий Колкер: Юрий Колкер. Ветилуя. Стихи, написанные в Англии (1989-1999).

«Как называется, спросил я, остров мрачный?»

В автобусе трясло. На дряхлый пароходик

Пересадили нас. Зеленая волна

Текла и пенилась, жила своею жизнью,

Шептала горестно: Медея... Митридат...

И жаркий небосвод, просторный и белёсый,

Нас обволакивал...

Оживлены,

Мы вглядывались в шелковую гладь,

Дурачились, прикладывались к флягам,

Толпились у перил...

Немолодая пара

Устроилась под тентом на корме

И из толпы весёлой выделялась

Сосредоточенностью друг на друге.

Из громкоговорителя неслись

Бряцанье струн и деланные хрипы,

А море расступалось, раскрывалось

И плавилось — и не желало знать

О суетных гостях своих мгновенных,

Вчерашних,в сущности, уже сегодня...

Мы разбрелись по острову. Купаться

Нам не велели. Кое-кто, разувшись,

Попробовал, не холодна ль вода,

Иные заходили по колено

В сандалиях и босоножках — дно,

Усеяно ракушечником острым,

Просвечивало сквозь живой кристалл

И будоражило воображенье,

А третьи затевали пикники

Под рахитичной тенью, зыбкой, пыльной...

К пяти туристов созвала сирена.

Всех сосчитали, и число сошлось,

Но этой пары не было меж нами,

А их запомнили. Экскурсовод

Чесал в затылке, выкликал по списку —

И всё опять сходилось. На борту

Веселье как-то схлынуло, а море

Нахмурилось, свой изумрудный цвет

Сменив на серый...

Пустынный остров, голый, нежилой

Растаял, как и появился, разом.

Тут странные припомнились слова

Из их сосредоточенной беседы.

Один услышал слово окарина,

Которого не знал, другой — про вечность

Невнятные и странные слова,

А третьему почудилась Цитера

Или Флоренция...

Их внешность, не приметная ничем,

Домысливалась и перебиралась:

В ней — что-то африканское нашли

(не то копну волос, не то улыбку),

В нем — неподвижный взгляд и отрешенность,

Всё остальное было как у всех:

Котомка да соломенные шляпы...

Недосчитались пожилых влюбленных...

Вот странно! Но — о чем тут горевать?

Здесь некогда и царства пропадали,

Не то что подозрительные пары...

Кто любит прошлое, тому привольно

В краю кровосмешения культур.

Он вспомнит скифов, готов, генуэзцев,

Хазар, Тмутаракань, Бахчисарай —

А там, глядишь, и Русские Афины,

Их африканокудрого певца,

Вчерашний блеск, сегодняшнюю серость —

Да неумолчный шум иной волны,

Теперь уже воистину пустынной...

25 мая 1996

* * *

Жизнь кончилась, а человек живет,

Обязанности честно исполняет,

Какую-то железину кует,

Какие-то идеи излагает.

И будущее грезится ему:

Успехи, наслажденья и доходы,

А между тем его несут во тьму

Незримые безрадостные воды.

9 декабря 1996

* * *

Волну и фотон возлюбил Господь.

Через миллионы лет

Как некогда луч превратился в плоть,

Так плоть обратится в свет.

От этих надежд замирает дух

И гордость возбуждена.

Уймись, моя боль! Помечтаем вслух.

Неужто мечта смешна?

Я ангелом стану... ах, нет, не я,

А непредставимый тот,

В ком точка фокальная бытия

Сиянием изойдет.

Как чудно! Окажутся ни при чем

Весь ужас, весь мрак, вся ложь.

Ты, сердце несчастное, став лучом,

В пространствах произрастешь.

Изгнанник из рая вернется в рай,

Где воля и мысль — смешны,

И светом, хлынувшим через край,

Страданья отменены…

25 мая 1996

* * *

Висит хвостатая звезда,

Комета Хэйла-Боппа.

Блестит в хвосте ее вода

Всемирного потопа.

В земной небесный зоосад

Обхаживать светила

Четыре бездны лет назад

Комету заносило.

Косматый скиф, этруск и галл

Не понимали неба.

Глупейший камень нас пугал,

Мы не едали хлеба.

Мы не умели дни считать,

Не говоря про годы, —

И было некому пытать

Явления природы.

Еще четыре прорвы лет

Комета отмотает,

Взглянуть на мой простывший след

За труд не посчитает.

Влекома силой колдовской,

Прибудет аккуратно,

Когда убогий род людской

Растает невозвратно.

Как по часам она придет,

А на Земле безвидной

Рибозный плещется компот,

Кисель нуклеотидный.

8 апреля 1997

* * *

Где раньше был Олимп, там нынче Голливуд.

Там небожители блаженные живут,

Молвою о себе юдоль переполняя.

У них и рост иной, у них и стать иная.

Кто видеть их вблизи сподобится порой,

Уж тот не человек, а греческий герой,

А те, кто лицезрел заоблачны чертоги —