Джон Китс - Малые поэмы

Замкнула – но и сквозь преграду рук

Донесся нежный, музыки нежней,

Призывный голос, восклицавший: “Феб!

О юный Феб! О светозарный Феб!”

Как больно было слышать имя “Феб”!

Отец мой! Ты навряд ли ощущал

Такую боль – и ты не ощущал,

О Крон! Молю: не надобно винить

За жалобу мой дерзостный язык».

Струилась речь пугливо: так ручей

Струится морю бурному навстречь —

И повстречает бурю, как ни кинь!

И гневно грянул, точно ярый шторм,

Громоподобный Энкеладов бас —

Глагол был каждый тяжек и свиреп,

Как разогнавшийся, ревущий вал.

Не встал Титан – лежал, облокотясь

О камень – в знак безмерного презренья:

«Ни горе-мудрецам, ни дуракам

Внимать не время, о гиганты-боги!

Ни гром за громом, бивший в нас, пока

Мятежник Зевс опустошал колчан,

Ни круг за кругом преисподних мук —

Не хуже, не ужасней болтовни

Бесцельной, жалкой, немощной – срамной!

Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!

Иль не стегали громы, как бичи?

Иль вас не истязал молокосос?

Не заживо ли ты, властитель волн,

Варился в них?.. Ого! Я пробудил

Дремавший сброд, едва лишь изругал!

О радость! Вижу лица храбрецов!

О радость! Вижу тысячи очей,

Горящих местью!» – Грозный Энкелад

Зашевелился грузно и восстал

Во весь огромный рост, и молвил так:

«Теперь вы – пламя! Должно пепелить

Врагов, и очищать от них эфир;

Язвите лютых жалящим огнем,

Палите всех – и смрадным дымом Зевс

Да захлебнется в собственном шатре!

О, пусть познает, сколь безбожен бунт!

Ведь мы не только царства лишены;

Потеря наша – больше, скорбь – острей:

Наш век, великий век, бесследно канул —

Волшебный век, не ведавший войны.

В то время, если речь держал Титан —

Внимали жадно жители небес;

И был Титан приветлив, а не хмур,

И был Титан заботлив, а не груб —

Однако, пораженье потерпев,

Доверчивости он изведал цену…

Воспряньте! Помните: Гиперион,

Светлейший бог, досель неуязвим!

Глядите! Вот он! Вот его лучи!»

И, с Энкелада не спуская глаз,

Увидели Титаны – прежде, чем

Замолкло эхо в скалах, – бледный свет,

На Энкелада павший. Недвижим

Стоял Титан, понудивший богов

Ожить. Потом окинул взглядом всех:

На каждом лике бледный свет мерцал,

А волны снежных Кроновых кудрей

Сияли, как сияет лишь бурун,

Встающий пред форштевнем при луне.

И серебристый разгорелся брезг —

И разом, точно тысячи зерцал,

Сверкнули скалы! Свет повсюду хлынул,

Ударил в ребра каменистых круч,

И в каждый гребень скальный и хребет:

Он от вершин разлился – и до недр

Немеряных, неведомых, немых;

И всякий грохотавший водопад,

И всякий клокотавший водный ток,

Дотоль завешенные плотной мглой,

Сверкали нестерпимо для зениц.

То был Гиперион. Гранитный пик

Стопою тронув, долго бог смотрел

И страшный видел край: угрюмый, злой,

В губительной представший наготе.

И пламенели завитки волос

Коротких, и огромный силуэт

Обрамили сияньем: древний Мемнон

Таким же зрится, если на закат

Глядеть, покинувши пределы Фив.

И, точно Мемнон, тягостно вздохнул

Гиперион. И длани скорбно сжал

Гиперион, молчание храня.

И вновь отчаялся всяк падший бог,

Увидев, сколь Гиперион угрюм,

И многие сочли несносным свет.

Но зыркнул на собратьев Энкелад —

И вот, покорен зову грозных глаз,

Восстал Япет. А за Япетом – Крий

И Форкий. И пошли они туда,

Где, словно башня, возвышался гость.

И на ходу ревели: «Крон!» – В ответ

Гиперион с вершины крикнул: «Крон!»

А Крон сидел близ Матери Богов —

Безрадостной, хотя среди Богов

Уже вовсю гремело имя: «Крон!».

Книга III

Титаны велий учинили гул:

Казалось, пробуждается вулкан…

Оставь их, Муза! Право же, оставь —

Тебе ли, нежной, петь о мятежах?

Твоим устам пустынная печаль

И одинокая милее грусть.

Искать недолго будешь их – зане

Скитается по диким берегам

Немало древних свергнутых Божеств.

Дельфийской арфы трепетно коснись —

И все ветра небесные дохнут

Подобно тысячам дорийских флейт:

Восславься, Бог, дарующий стихи!

О, пусть леса оденутся в багрец,

И пусть пылают розы на кустах!

Пусть алые клубятся облака

Над морем поутру и ввечеру;

Пускай вино алеет, как рубин,

Пускай рождает пурпур всяк моллюск;

Пускай любая звучная строка

Зовется красной, – и пускай румянцем

Девичьи красит щеки поцелуй!