Татьяна Ратгауз - Вся моя жизнь - стихотворения, воспоминания об отце

Пожалуй, сама возможность такого курьеза, как появление «двойника», лучше всего подтверждает действительно большую известность и популярность отца среди широкой публики.

Вспомнился такой случай: на московской квартире звонит телефон и приятный мужской голос, отрекомендовавшись певцом N, просит у отца совета относительно трактовки заключительных слов романса «Проходит все» С. Рахманинова («Я не могу веселых песен петь…») — как выкрик отчаяния или как выражение пассивной обреченности? Отец утвердил первое толкование.

Помню, отец рассказывал, что в возрасте семи-восьми лет его стали было учить игре на рояле. У преподавателя, однако, оказалась своеобразная система преподавания: за неправильную постановку пальцев он бил ученика карандашом по рукам. На второй же урок отец категорически отказался учиться музыке. Занятия прекратились. Между тем он обладал прекрасным слухом. Нередко, в зрелые годы, после посещения концерта или оперы, садился за пианино и с полным игнорированием «постановки пальцев», по слуху, проигрывал особо полюбившиеся пассажи. Очевидно, эта его музыкальность и сказалась на его стихах.

Припомнилась история, рассказанная отцом. Как-то ездил он на Ривьеру вместе со своим близким другом, теперь уже совсем забытым композитором Ю. Блейхманом и его женой, в свое время известной петербургской певицей В. И. Кузой. Это, кажется, было еще в самом конце 19 века. Они ездили вместе в Ниццу. С вокзала в пансион ехали на извозчике, отец прочел друзьям только что сочиненное им стихотворение: «Ты сорвала цветок». Сразу же по приезду на место Блейхман нашел в гостиной пансиона рояль и тут же сочинил музыку. Куза, быстро ознакомившись с несложной мелодией, стала петь. Под окнами пансиона собралась большая группа слушателей, которые горячо аплодировали прекрасной певице.

Мои родители были большими театралами. Помню, со слов отца, что Константин Сергеевич Станиславский как-то сказал ему при встрече: «И не думайте покупать билета к нам в театр. К Вашим услугам на любой спектакль всегда будут два билета». Они также часто бывали и на так называемых «званых вечерах», где собирались почти исключительно люди, имеющие отношение к искусству. Чаще других я слышала из уст отца фамилию М. Н. Климентовой-Муромцевой (в прошлом известной певицы), Рахманинова, Глиэра, оперной певицы Нины Кошиц, Собинова, Гречанинова, Ипполитова-Иванова, Кюи, артистов Московского художественного театра Ольги Гзовской, Леонидова, самого Станиславского. Я уже упоминала, что детская была изолирована от гостиной и кабинета, поэтому не могу назвать и приблизительно всех тех, кто бывал у нас в доме. До меня долетали отголоски песен, музыки, декламаций, разговоров собиравшихся у родителей гостей — преимущественно людей из мира искусства.

Помню верного «поклонника» отца, очень часто появлявшегося у нас студента Матвеева (ни имени, ни отчества не помню — по-моему, его у нас в семье и в лицо, и за глаза всегда называли просто Матвеевым). Иногда Матвеев таинственно исчезал на некоторое время, потом снова появлялся. Несколько раз он, по-видимому, ночевал в кабинете отца, как будто от кого-то скрывался. Об этих его посещениях у нас не говорили — это как-то «не полагалось». Но теперь-то я понимаю, что Матвеев скрывался от полиции, будучи участником революционного движения. О дальнейшей судьбе его я не знаю.

Большим другом отца был Александр Алексеевич Плещеев, сын известного когда-то поэта А.Н. Плещеева, кажется, театральный критик. Он всегда навещал отца во время своих приездов из Петрограда в Москву. Белокурый, румяный — хотя он был массивнее и несколько выше отца, между ними было несомненное сходство: их можно было принять за братьев. Наезжал иногда и Василий Иванович Немирович-Данченко, брат знаменитого режиссера, снискавший себе известность в качестве военного корреспондента во время русско-японской войны, очень плодовитый автор бесчисленных романов (злые языки дали ему прозвище «Неверович-Вральченко» или «Не-в-меру-Вральченко). Помню, лет 11-12-ти я прочла его книгу «Рыцари гор» (о романтических приключениях кавказских горцев), обрывающуюся, что называется, на самом интригующем месте — словами «конец первого тома». Когда через годы, встретившись с Немировичем-Данченко, я выразила ему сожаление о том, что мне так и не удалось прочесть второй том этой его книги, он лукаво захохотал и сказал: «А я второго тома так и не написал!..»

1917 год настал. Помню, вечером я была разбужена в своей детской громким криком «Ура!» и оживленными, радостными возгласами доносившимися из гостиной, где как раз были гости. Как оказалось, из Петрограда отцу звонил по телефону А.А. Плещеев и сообщил об отречении Николая II. Даже мой, далекий от какой-либо политики, отец был радостно взволнован. На следующий же день он написал стихотворение: