Алла Кузнецова - Живучее эхо Эллады

Певец великий, приближаясь к трону,

Склонился перед царствующей парой

И, выказав обоим почитанье,

Не попросил, чтоб что-то обещали,

А брал аккорды, что подобны стону,

И задушевно со своей кифарой

Повествовал похожей на рыданье

Прекрасной песней о своей печали.

Он пел о нежных чувств былом рожденье

К единственной своей и несравненной,

Любимой, самой лучшей Эвридике,

О том, каким он был счастливым с нею,

Назвав её женою в день весенний,

Когда сады кипели белопенно,

И ничего не предвещало лиха,

И было небо синего синее…

Но горе погасило эту радость —

Он потерял, как сердца половину,

Свою голубку. С половиной сердца

Как жить ему теперь на свете белом,

Когда любовь его уже не сладость,

А горечь!.. Жженье!.. Боль!.. Душа повинна:

Он не берёг, как нежного младенца,

Любимую!.. И в мире опустелом

Лишь ощущенье мук любви разбитой

Да слёзы по безвременно потухшей,

А новый день рождает боль и стоны…

… Внимало царство пению Орфея:

На грудь клонилась голова Аида;

Как приросла к плечу владыки-мужа

В рыданиях царица Персефона;

Тантал, перед певцом благоговея,

Забыл на миг терзающую жажду;

И сел Сизиф на непослушный камень,

Который был достойным наказаньем

За низменность земных его радений;

Трёхликая Геката ликом каждым,

Хоть укрывала их двумя руками,

Отображала боль и состраданье;

И горбились безмолвствующих тени.

Вот тише, тише песня зазвучала

И судорожно всхлипнула кифара,

Подобно вздоху от большой печали.

Сомкнул певец уста и вытер слёзы —

Молчанье наступило. Обещала

Минута тишины, что силой дара

И глубиною слов, что прозвучали,

Испепелит Аидовы угрозы.

И молвил царь, от мыслей пробуждаясь:

– Терять любимых – это очень больно!..

Я, вопреки нетленному закону,

Верну тебе под солнце Эвридику,

Нисколечко тебя не осуждая

За дерзость эту, что творил невольно…

Я тоже в прошлом… выкрал Персефону

(Сам Зевс позволил… Царь богов, поди-ка!).

Люби жену, как и любил до смерти —

Любовь такую умертвлять не буду!

Пусть служит как пример богам и людям,

Чтобы великий смысл уразумели.

Вы на земле там верьте иль не верьте,

Но вам дано единственное чудо —

Любовь! За ложь в любви у вас не судят!

А почему? Осмыслить не сумели!

Любовь!.. Она глубин души мерило,

Сердец, любить умеющих, заслуга,

Возвышенность и чистота живущих —

Воистину мирское достоянье!..

Нет силы, чтоб любить отговорила,

Чтоб оторвать любивших друг от друга,

И не закрыть любви глаза и уши,

Иначе это будет злодеяньем!

Ты уведёшь жену, но чётко помни,

Условие моё забыть не смея:

Свой шаг направишь за Гермесом – богом,

Оставив за спиною Эвридику,

И пусть тебе надежда сердце полнит —

Вам вместе быть! Но… если ты сумеешь

Не оглянуться на пути далёком

И не взглянуть в черты родного лика!

Певец ответил: – Это несомненно!..

Я всё запомню… Я на всё согласен!..

К нему Гермес подводит Эвридику.

– Гляди, – сказал Аид, – пока что можно!

И окрылённый радостью мгновенной,

Над собственными чувствами не властен,

Орфей роняет звук, подобный крику,

И тянет руки!.. – Это невозможно!.. —

Гермес певца предупредил, как друга:

Тень обнимать, – что толку в жесте этом?!

Пойдём скорее: путь далёк и труден!

Минута на прощание с Аидом,

И полминуты на его супругу.

Считай, Орфей, что одержал победу,

Но время мы терять с тобой не будем —

Отпразднуем в гнезде, тобою свитом!

Шагает споро бог Гермес во мраке,

Он – проводник, и путь ему привычен.

Сновать меж двух миров – его работа,

Не в первый век усопших души водит!

За ним Орфей торопится. Однако,

Успеть за богом – сил его превыше:

Спешить придётся до седьмого пота,

Но радости печать с лица не сходит!

Аида царство позади оставив,

Выдерживая ту же очерёдность,

В ладью Харона молча погрузились.

Весло упёрлось в берег – и поплыли:

Орфей под пенье струн Аида славил,

Глаза Харона радостью сквозили.

А тень есть тень – молчание и кротость…

Стигийские собаки [44] страшно выли,

Учуяв преступление закона,

Гермес окликнул их – и замолчали.

Ладья уткнулась мягко носом в берег —

И все сошли (Орфей глядел под ноги).