Михаил Ромм - Четыре птицы

И осуждение, и кара —

Какая это чепуха

Пред обаянием кошмара

И вожделенностью греха.

Прелестной грешницы улыбка —

Небрежный ангельский лубок,

Такой таинственный и зыбкий,

Как сладкое движенье ног.

И не грешу уже, не каюсь,

Не приклоняюсь, не молюсь —

Я, точно сахар, растворяюсь,

Шипенью жизни отдаюсь.

Ты выбираешь полубога —

Он молод, крепок и красив.

И выбор твой, подумав строго,

Естественен и справедлив…

А мне отсыпано сверх края

От ночи радостных даров:

Следить, как баржи проплывают,

Кормить нахальных комаров,

Где опрокинутые звёзды

Над огоньками за рекой

Рассеивают тёплый воздух,

Как будто говорят со мной.

И вовсе это не проклятье,

А просто – жизни колея.

Не для меня твои объятья,

Зато Вселенная – моя!

Куклы женщин – опарыши в биомассе,

Они знают цель, марафет наводят,

Они сами растут и ресницы красят,

Грузят в память звуки простых мелодий.

Как одна по лекалу, и все – принцессы!

Куклы женщин развозят на Мерседесах.

На потеху господ, что сегодня в силе, —

Смысл игрушек в том, чтобы их купили.

Для них счастье – дом, где внизу детины

Со свиным прищуром и вонью псины.

Счастье – жить безбедно, листать журналы,

Обсуждать с подружками сериалы,

Иногда целуя в свиные рыльца

Своих толстых боссов, своих кормильцев.

Море, яхты, солнце, всё это будет,

Но владельцы кукол, и те – не люди.

В магазине, в офисе, на тусовке,

Да, не люди вовсе, а заготовки:

Те кусочки глины, что вниз упали,

При созданьи Адама, тогда, в начале,

Прихватив случайно с собой немного,

От Святого Духа, живого Бога.

Расползлись по шару и расплодились,

И в обличье божие нарядились.

А кусочкам глины, ну что им надо?

Ухватить, продать, отгрузить со склада.

Дальний звук трубы их порой тревожит,

Но неспящих он разбудить не может.

Ни открыть глаза, ни вернуться к свету,

Ни отдать души – её просто нету.

Остается им набивать утробу,

И на нас смотреть с затаённой злобой.

Только всё – неправда. И те, и эти

Обитают со мной на одной планете.

Также плач их тих, иногда болеют,

Нет внедрённых в них марсиан на шее.

Различить нас в зеркале не сумею,

И чем ближе сходство – тем всё страшнее.

Полюбил я принцессу волшебной страны

И коварными чарами замуж сманил.

До того эти хитрые чары сильны,

Что и сам я поверил, мол, буду ей мил.

Но когда я играю кудрями её,

А она свои грустные песни поёт,

Всё же помню: украдено счастье моё,

И когда-нибудь одурь спадёт.

Принц прекрасный прискачет на белом коне

И разбудит её поцелуем,

Потому-то не спится, проклятому, мне,

Оттого я ночами тоскую.

К счастью, в жизни так редок счастливый конец —

Принцев разве на всех напасёшься?

Вот сижу я на кухне и ем огурец,

Жду, когда с магазину вернёшься.

Проникновенье в глубину,

Проникновенье

Двух тел, узнавших тишину,

Соединенья.

Четырёхруким существом,

Изгибом, тенью,

Став мотыльком, став божеством

И став растеньем.

Всё лишнее отбросив прочь,

Всё сделав бывшим.

Мы возвратимся в эту ночь,

И мы услышим.

Как медленно, чуть погодя,

В часах, по кругу,

Зубцы сливаются, входя

На миг друг в друга.

Недоступное мягко в ладони ложится

Сгустком света, проникшим сквозь тьму,

И трепещет в руках, словно тёплая птица —

Вся полёт, вся изгиб, неподвластный уму.

Сладкий шёпот мечты, летний шорох зарницы,

Наполняющий лёгкие юной грозой,

Это может привидеться или присниться,

Кожи бархат горячий и шёлк ледяной.