Михаил Ромм - Четыре птицы

Сочиняю я сон, чтобы был он нестрашный,

Словно солнечный блик на воде,

Чтобы сосны вздымали могучие башни,

Чтобы ветер по-птичьи галдел.

Чтобы было светло и тепло, но не жарко,

Чтобы можно любить, а обидеть нельзя,

Чтобы быстро летела на волнах байдарка,

В бриллиантовых брызгах скользя.

Там опять на меня ты посмотришь влюблённо,

В том лесу без греха и стыда,

Но в реке моих снов берега из бетона

И в промышленных стоках вода.

В них свинец облаков озаряют пожары,

Где при тёмном биенье огня,

Вижу всплеск одного и того же кошмара:

Злой колдун сочиняет меня.

Нет, не сказать об этом, ни о том,

Как плоть моя становится собором,

Возносится в пространстве нежилом,

И строит своды – символы простора.

Громаден и во тьме неразличим,

Мой мир, воспринимаемый на ощупь,

В соединеньи душ, в дыханье общем,

Кометой в бесконечности летим.

Нет ни руки, ни тела, даже рта —

Сливаются распахнутые лица,

И вечность открывает нам врата,

И новая вселенная родится.

Когда Бог создавал человека разумного,

Потеряв свой божественный день,

Представлял ли себе он противного, шумного,

Его злобу, и алчность, и лень.

Представлял ли себе он наш род тараканий,

Становясь нам навечно Отцом,

Знал ли он, что дитя, щегольнув воспитаньем,

Рассмеётся папаше в лицо.

Ну конечно, Он знал, Он готовился к боли,

Всемогущий, всеведущий Бог.

Он на чудо надеялся, что ли?

Просто – был одинок.

Когда ты к небу поднимаешь взгляд,

Там, наверху, ты не увидишь Бога.

Там только тучи серые висят,

Там только солнце, мутное от смога.

И не Его глаза на нас глядят

С икон поблекших мертвенно и строго:

Подонков милуют, а праведных казнят,

Счастливых мало, а несчастных много.

И бог молчит, считая облака,

Покуда города уничтожают,

Или из печи раздаётся идиш.

Но если вдруг протянута рука,

К упавшему, твоя рука, живая…

А в небесах ты Бога не увидишь!

Нет, то не шторм качает нашу палубу,

Волна не ходит в трюме напролом —

То жадно смотрит зенками кровавыми,

Кипит внутри, залитый внутрь, ром.

Нет, мачта не скрипит и не ломается,

Не тонем мы с награбленным добром —

То другом-доброхотом спотыкается,

Над пропастью удерживая, ром.

Погода, как красотка, переменчива,

И пусть нас к Чёрту унесет дождём!

Ведь в небесах нам просто делать нечего —

На небесах не наливают ром.

Подруга – Смерть, – и мы дарили цацки ей,

А нынче в ад вразвалочку войдём,

Горланя песни грубые, пиратские,

И запылает под ногами ром.

Двенадцать принцев спят на опустевшем поле,

Невидимый для них, злорадствует закат.

Вороны не кричат, а бродят поневоле,

Как будто бы живых найти они хотят.

Но принцы просто спят и видят сон неверный,

Им снится, что они погибнуть не могли.

Дол сумраком пленён и медленно таверна

Манящие огни затеплила вдали.

Но принцы всё лежат, им видится победа

Над кем-то, но смеётся, но он непобедим.

В таверне гаснет свет, слышна ворон беседа

И стелется туман – холодный белый дым.

Всё это и есть моя жизнь. Эти грубые крупные здания,

И серая вата, застрявшая в контурах крыш,

И рваный плакат на стене о пути созидания…

О цвете не вспомнишь, когда на него поглядишь.

А яркое небо и море, античные портики,

Красавицы-яхты – мои голливудские сны.

Здесь все приключенья в году – именинные тортики,

Сотрудницы, пьющие чай в ожиданье весны.

Не то, чтобы цепью к столу, но уйти не получится

Сегодня пораньше. Ну, разве совсем на чуть-чуть.

Такая вот жизнь – ни судьба, ни жена, а попутчица, —

Моя драгоценность, которую надо вернуть.