Екатерина Таубер: Одиночество

В твоей судьбе? И вслед за грозным шквалом,
Нас выбросившим к этим берегам,
Все будет так, как и у всех бывало?
И обновленья не дождаться нам,

И подвига не совершить? Ужели
Те силы, что живили и росли,
Изменят нам у долгожданной цели,
У этой солнечной земли?

Незримое присутствие твое
Почти призыв, почти прикосновенье.
Ты мне даришь двойное бытие,
В привычных снах внезапное волненье.

То душный вихрь настигнет, налетит,
И страстные встают воспоминанья,
То вновь вокруг все та же жизнь шумит,
Где нет тебе ни места, ни названья,

Где я одна печальный груз влачу
Обид и дум доныне неизжитых,
В себе замкнувшись плачу и молчу,
И медлю у дверей раскрытых.

Над сердцем, над комочком снега,
Опять склоняется весна,
Блаженной слабостью и негой,
Как облаком, окружена.

И запах вянущих фиалок
Летит в просторы площадей,
Кружатся стаи звонких галок,
Поют кресты монастырей.

А там, — на ослике мохнатом,
Лишь детям зримый и цветам, —
Вступает Он… И ткань заката,
Как риза, падает к ногам.

И мальчик тянется погладить
Седого ослика слегка,
И молятся, столпившись сзади,
Сияющие облака.

Когда свежа ночная мгла,
Когда предметы тускло-белы
И света лунного игла
Земли пронизывает тело,

И море черное лежит
Все в фосфорическом сияньи.
Мне кто-то на ухо твердит:
— «Спеши на первое свиданье

И, жди среди пустынных скал,
Под неба матовым опалом,
Чтоб свет Отцовский воссиял
Над темным Матери началом».

Я тебя никогда не встречала,
Я не знаю — ты был или есть;
Знаю только: сдвигаешь ты скалы,
Мысли тайные можешь прочесть.

За меня, за мое воскресенье
Ты положишь и душу и плоть.
Знаю, любишь меня, как мученье,
Что святым посылает Господь.

Мой последний оплот и ограда,
Рвусь к тебе, врачевателю ран.
Бесноватую Иродиаду
Ты один исцелишь, Иоанн.

Тисненый черный переплет,
Как снег, прохладные страницы:
Откроешь, — медленно плывет
Стихов застывших вереница.

О, холод сладострастных строк,
Незабываемый вовеки!
О, страшный прошлого урок!
О, мертвые моря и реки!

Закрою пальцами лицо,
А книги закопаю в землю.
Уйди, уйди! Твое кольцо,
Твое наследье не приемлю.

И слова радостного «брат»
Тебе не вымолвлю при встрече.
Мне руки жжет бесовский клад,
Пред гробом вспыхнувшие свечи.

Вернись в великолепный склеп,
Забытый Богом и святыми.
Пусть сад мой мал, пусть взгляд мой слеп,
Но я живу, но я с живыми.

Нет ничего страшней мечты.
Мечтатели владеют миром.
Мечтатели и я, и ты
Опьянены вином эфира.

Все, все возможно! Нет преград
Для просыпающейся воли
И те, кто верят и хотят,
Земную переменят долю.

В последний час, из этой тьмы
Не наше ли взовьется пламя?
Но пусть владеем миром мы, —
Мечты, мечты владеют нами.

Медлительный припоминаю сон,
Отодвигая хладные покровы,
И над собой неведомый закон
Рожденья пламенного слова
Сквозь долгое земное забытье.
И вот — простор возникнувшего мира,
Где все совсем чужое, не твое,
Где для тебя закрыты двери пира,
Где ничего отныне не поймешь.
Лишь с плачем вспомнишь: что-то в сердце билось
И грудь прожгло, как раскаленный нож,
И отлетело, отделилось,
Оставив в теле: слабость, жажду, дрожь…

О, ледяное утро пробужденья,
Когда ломаешь руки и зовешь
Как молния сверкнувшее виденье!

Июльских дней знакомо всем молчанье
И в полдень спят ленивые моря.
Пески горят оранжевым сияньем, —
В твоих глазах отсветы янтаря.

Ты, как песок, стихи пересыпаешь,
Над раскаленным камнем ворожишь.
И длится годы, как любовь слепая,
Над морем опрокинутая тишь.