Вячеслав Куприянов: Жизнь идет

Прыгая с рубки на рубку
обжигая подошвы
они бежали навстречу
друг другу

Они
уже далеко в океане.
Мелькают среди акул
их детские платья

Лодки
могут выпустить свой балласт
океан
в любую
минуту

Все холоднее смерть
от холодного оружия
все горячее
от огнестрельного

Играют люди
как дети
со смертью
с завязанными глазами

Они кричат ей
холодно
горячо

Как будто так важно
в какую из сторон ада
уходит
тепло жизни

В век авианосцев
и подводных лодок
медленно
через океан плывут
«Кон-Тики» и «Ра».
Они доказывают,
что наши темные предки
переселялись
с далекого материка
через бездонное море
на материк
на легких плотах и лодках.

В век звездолетов
медленно
полетят в небеса
на бумажных змеях,
склеенных из старых стихов,
написанных на странных языках,
те полетят, кто докажет,
что мы,
их светлые предки,
переселялись
через бездонное небо
с далекой звезды
на звезду
на бумажных змеях

Расцветает Земля
как фиалка
друг от друга все дальше
ее лепестки
Европа
Азия
Африка
Америка
Австралия

А потом они облетят
Люди будут грустить
о прекрасной ушедшей весне
когда их разделяли
только моря
и границы

Солнечная система
это подшипник
утверждал один техник
мы только смазка
между землей и небом

Скользкие мы люди
утверждал техник
если бы мы стояли на своем
солнце
никогда бы не заходило

Почва есть под ногами
чтобы поднять голову
и предсказать по звездам
что среди волн света
мы не одни
над бездной

А ведь говорят
прилетали
темные существа
и про себя говорили
что эту землю
уже много раз
стирали
с лица неба

Из вечности
приходят не вовремя
чтобы уйти безвременно
оставляя нам
время

Бессмертные
они принимают смертельную дозу
жизни

чтоб становилась
более жизненной
жизнь

«Мы будем играть в войну,—
дети сказали,— и ты
будешь фашистом»,— «Нет,
я не хочу быть фашистом!» — «Но это,-
дети сказали,— совсем понарошке».—
«Нет, если уж понарошке,
я лучше буду
Эйнштейном,
таким рассеянным,
что, увлеченный чисткой картошки,
я позабуду
принять участие
в создании атомной бомбы. Или
пусть я буду Пушкиным, и понарошке
убью на дуэли Дантеса, и буду потом
одиноко страдать
среди монументов Дантесу. Или
пусть я буду Бетховеном, и понарошке
я никогда не оглохну, и падение снега
услышу, но никогда —
падение бомб…»
Дети кричали:
«Мы умеем
только
в войну!»

Спи.
Во сне
сквозь сердце твое
пройдет незаметно ночь.

Она унесет с собой
тени рассветных сомнений,
свитки дневных обид,
хлопья вечерней тревоги.

Утром
станет в сердце снова
светло,
можешь снова начать
сомневаться
в свете.

Лей Солнце
лучи лей
наводняй воды
в травы врастай
снегом искрись
доходи
до наших сердец

Когда-нибудь
мы начнем светиться
тебе вослед

Жил на свете
великий волшебник,
самый великий
на свете.

Он мог совершить
невозможное:
жизнь прожить так
незаметно,
что никто его не заметит,
мог незаметно исчезнуть
и не вернуться.

И он исчез незаметно.
Он не вернется.

Помните,
жил волшебник,
самый великий
на свете?

Каждую ночь
мертвец
приподнимает гробовую плиту
и проверяет на ощупь:

не стерлось ли
имя на камне?

Волки
воющие на звезду —
собаки
ждущие своих улетевших хозяев

Собаки
лающие на людей —
волки
не дающие людям
вернуться со звезд

Герой сделал доброе дело —
за ним погоня,-
он бросает гребень —
вырастает лес,
бросает зеркальце —
разливается озеро,
и сказочная природа
сдерживает погоню,
чтобы успел герой
с вызволенной красой-девицей
начать счастливую жизнь
уже вне сказки.