Григорий Дашевский: Дума иван-чая

Имя Григория Дашевского — не самое громкое на литературном слуху, однако, у этого поэта имеются, на первый взгляд незаметные, черты, ставящие его в первый ряд тех, кто привлекает внимание. Это проявляется и в биографии (а куда мы от нее денемся?) и в стихах. Филолог-классик, преподающий в одном из наиболее престижных интеллектуальных центров страны, РГГУ, являет собою скорее западный тип поэта-профессора (Чеслав Милош, Шеймас Хини, Дерек Уолкотт), чрезвычайно далекий от прожженной российской богемы. Дашевский, тем не менее, прошел школу Тимура Кибирова. Будучи на десятилетие моложе мэтра, он отдал ему дань в открывающей книгу поэме «Генрих и Семен» (у Кибирова в «Интимной лирике» в свою очередь есть трогательное посвящение нашему поэту), да и в целом поэтика Дашевского построена всё на том же центоне и всё на той же пастиши, но только как она построена? Вот перед нами знаменитое стихотворение Сапфо, известное также в переложении Катулла:

Это совсем непохоже на обычный стеб, мы чувствуем, как нечто зловещее изображается пастишированием одного из самых трагических текстов античности. Напомним греческий оригинал:

(Перевод свободным стихом наш)

Но если у Сапфо Эрос изводит героиню до того состояния, когда она уже не в силах отличить его от Танатоса, а у Катулла, за которым в последней строфе (её нет у лесбосской поэтессы) следует автор, при всей его дурашливости, слышно биение сердца, подозрительно рано остановившееся (мы не знаем обстоятельств его смерти), то у Дашевского Смерть (по-русски в отличие от греческого существо женского пола) является в больничную палату в обличье сексуально влекущей молодой медсестры. И как бы ни были простодушны молодые поклонники попсовой героики, даже у них нет ни малейшего повода усомниться в том, с кем (с чем) они имеют дело.

Увлекательны и игры поэта с экзотическими размерами. Так, приведенное выше стихотворение «Тихий час» было написано достаточно тривиальной для античной традиции (но не для русской поэзии, тем более современной) сапфической строфой. Но вот в предыдущем, «Москва-Рига», мы встречаемся с более редким видом строфы, составленной из трех гликонеев и одного ферекратея. Строфа подобного вида встречается у Анакреонта (PMG 3, 13, 15) и у Катулла (34). В своем стихотворении Дашевский следует за Катуллом, стихотворение которого, гимн Диане — богине луны, хрестоматийным не назовешь, актуальность его для современного читателя невелика. И, видимо, здесь для поэта и возникает тот случай заманчивой высокой игры, сродни решению сложной задачи или шахматной партии, смысл которого в постулировании того возможного драматического смысла, который мог быть в латинском источнике, но который оказался закрыт для нас толщей времени: