Но что до женских нам истерик,
До шумной дамской кутерьмы…
Уж полдень!.. Лодочки на берег
Теперь вытаскиваем мы.
Костер, чаек… и Антипаса
Чудесный, веселящий дар
Из двухбутыльного запаса
С собой привозим мы всегда.
Всё хорошо и всё отлично, —
Мы мирный разговор ведем:
Вот у Володи сом приличный ,
У Коли же сорвался сом.
Пособолезнуй и поахай,
Не подвирай: сосед неглуп!
«Но что же делать с черепахой!» —
«Из черепахи сварим суп!»
Час сна, а там опять на лодки…
День чудный… Ветер точно бриз,
А там уже и вечер кроткий
Над тихим озером повис.
Неторопливы наши сборы,
Но Фриц копается, как крот.
И вот плывут навстречу створы,
Навстречу створам мчится флот.
Уж город искрится далекий,
Зажглись вечерние огни…
И кто-то говорит о Блоке,
О том, как странны наши дни.
И веет тишиной большою,
И — так капризна сердца нить —
Мы, отдохнувшие душою,
Еще неделю можем жить.
НОВАЯ РИФМА («Ты упорен, мастеру ты равен…») [308]
Ты упорен, мастеру ты равен,
Но порой, удачной рифме рад,
Ты не веришь, что еще Державин
Обронил ее сто лет назад.
Не грусти, что не твоя находка,
Что другим открыт был новый звук, —
Это ты прими не только кротко,
Но благоговейно, милый друг!
В звуковые замкнуты повторы,
Мы в плену звучаний навсегда, —
Все мы к небу обращаем взоры,
Но на нем — одна на нем звезда.
И нам, взоры на едином сплетшим,
Может быть, и радость только в том,
Чтобы вдруг узнать себя в ушедшем,
Канувшем навеки, но живом.
И поверить радостно и свято
(Так идут на пытку и на крест),
Что в тебе узнает кто-то брата
Далеко от этих лет и мест.
Что, когда пройдут десятилетья
(Верь, столетья, если ты силен!),
Правнуков неисчислимых дети
Скажут нежно: мы одно, что он!
Смертно всё, что расцветает тучно,
Миг живет, чтобы оставить мир,
Но бессмертна мудрая созвучность,
Скрытая в перекликаньи лир.
Всё иное лучше ненавидеть,
Пусть оно скорее гасит след…
Потому и близок нам Овидий
И Державин, бронзовый поэт.
НЕНАСТЬЕ («Золотая маньчжурская осень…») [309]
Золотая маньчжурская осень, —
Кто писал про ее красоту?
Даже скверною рифмою просинь
Я сегодня ее не почту.
Дождь — без просыпу. Без перерыва
Тучи серое тянут сукно,
И поникший подсолнух тоскливо
В ослезенное смотрит окно.
Ищет песик с обиженной мордой
Через грязь относительный брод.
Жирный гусь, приосанившись гордо,
Что-то наглое небу орет.
Ах вы, гуси, спасители Рима,
Ах вы, лапчатые мои,
Как осенняя мгла нелюдима,
Как мертво у крыльца и скамьи!
Весь ты в сырости, в плесени, мирик
Мертвых грез и живучей тоски,
И слагает нахохленный лирик
Непогожие эти стихи.
Хоть бы буря!.. с ломающим вязы
Ветром-тигром, с кровавой судьбой,
Только не был бы голос мой связан
Безнадежностью этой тупой.
У ЧУЖОГО ОКНА («У приятеля свет в окне…») [310]
У приятеля свет в окне —
У него и жена, и гости…
Не укрыться ль к нему и мне
От осенней тоски и злости?
Но ведь, в сущности, я ничто
Для него, а гостям, пожалуй,
Помешаю играть в лото
По какой-то копейке малой.
Есть для некоторых закон
Неслиянности. Вместе с ними,
Побродягами, обречен
Я путями блуждать ночными!
А ведь были ж в моем былом
И жена, и лото, и кошка,
И маячило огоньком
В чью-то ночь и мое окошко.
И такая меня тоска
Разрывала тогда на части,
Что на удочки рыбака
Променял я всё это счастье.
И теперь я свободен, как
Ветер, веющий взмах за взмахом,
И любой мне не страшен мрак,
И смеюсь я над всяким страхом.
И когда мне беззубым ртом
Смерть предскажет судьба-гадалка, —
В этом мире, уже пустом,
Ничего мне не будет жалко!..
ПОЛГОДА («Вот полгода как мы расстались…») [311]
Памяти А.З. Белышева-Полякова
Вот полгода как мы расстались,
И заботою женских рук
Сколько раз уж цветы менялись
На могиле твоей, мой друг.
Что тебе рассказать, мой милый?..
В вечереющей тишине
Я грустил над твоей могилой,
Ты во сне приходил ко мне…
Читать дальше