Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

И снова ночь. Полозьями по камню
Визжит саней безудержный полет.
А ты молчишь, ты снова далека мне…
Томительно и строго сомкнут рот.
И вдруг — глаза! Ты вдруг поворотила
Ко мне лицо и, строгая, молчишь,
Молчу и я, но знаю: ты решилась,
И нас, летя, засвистывает тишь.

А утром думали: «Быть может, всё ошибка?»
И долго в комнате не поднимали штор.
Какой неискренней была моя улыбка…
Так хмурый день оттиснул приговор.
Ты одевалась быстро, ежа плечи
Oт холода, от утренней тоски.
Зажгла у зеркала и погасила свечи
И опустила прядки на виски.

Я шел домой, вдыхая колкий воздух,
И было вновь свободно и легко.
Казалась ночь рассыпанной на звездах,
Ведь сны ее — бездонно далеко.
Был белый день. Как колеи, колеса
Взрезали путь в сияющем снегу,
Трамвайных дуг уже дрожали осы,
Газетчики кричали на бегу.

I

В костюме женщины! К тебе парик блондинки
Идет, и ты похож на этуаль,
Уверенно высокие ботинки
Пружинят ног резиновую сталь.
Кузнецкий весь в своей обычной жизни,
И публики обычное кольцо…
— Постой! Пускай тебя осмотрят «слизни»,
Остановись у стекол Аванцо.
«Гамен в манто» нервирует фланеров
(У нас уже весьма солидный тыл).
Вот позади хрустящий легкий шорох:
Автомобиль чуть дрогнул и застыл.

II

Ты улыбаешься. «Он» жадно скалит десны.
— Позволите? — И дверца наотлет.
— Но… поскорей. Мой муж такой несносный,
Он — вот!
Сажусь и я. И кланяюсь. Он взбешен.
Но публика, предчувствуя скандал,
Теснит вокруг. О Боже, как потешен
Под маской элегантности вандал.
И мы летим. Франт мечется. И только
За Тестовым находит нужный тон.
Лениво шепелявящее «сколько?» —
И лезет за бумажником в пальто.

III

Мы с хохотом пpoтягиваем руки
(Шофер рычит, как опытный кавас).
— Простите, но, ей-Богу, мы от скуки!
— Ведь он мужчина, уверяю вac!
«Гамен в манто» кладет его ладошку
На свой бицепс.
— Смотрите, я атлет,
Я кочергу сгибаю, точно ложку,
Нет, нет…
Но франт в тоске. На томном лике пятна,
Плаксиво свис углами книзу рот:
— Шантаж купца — привычно и понятно,
Но одурачить так… Шофер, вперед!..

Загибает гребень у волны,
Обнажает винт до половины,
И свистящей скорости полны
Ветра загремевшие лавины.

Но котлы, накапливая бег,
Ускоряют мерный натиск поршней,
И моряк, спокойный человек,
Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,
Если вал обрушился и вздыбил,
Опускает руку на штурвал
Воля, рассекающая гибель.

Измученный одышкой, хмур и желт,
Он весь течет в своем обвислом теле.
Нет сил вздохнуть, и взор его тяжел:
Источники надежды опустели.

Томление. Теперь, когда один,
Упрямый рот расправил складку воли,
Пришла тоска, сказавши: «Господин,
Дорогой дня иди к моей неволе».

Томление! Схватясь рукой за грудь,
Он мнет похрустывающую сорочку,
И каждый вздох томителен и крут,
И каждый миг над чем-то ставит точку.

Но отошло. Освободив аркан,
Смерть отошла, и грудь отжала влагу:
Поэт вздохнул. Он жив. Звенит стакан:
«И пью рубиновую малагу!»