Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

Но, вкрадчивый, я — бережен и нежен —
Тружусь вблизи, стирая будний грим…
Скажите, невидимка, не во сне же
Вот здесь, сейчас, мы с вами говорим?

Всадник устало к гриве ник,
Птицы летели за море.
Рифма звенит, как гривенник,
Прыгающий на мраморе.
Всадник от счастья не далеч
(Строку как глину тискаю).
Тень не успеет следом лечь —
Он поцелует близкую.
Мы же, слепцы и Лазари
Тысячелетних плаваний,
Ищем путей из глаз зари
И — моряки без гаваней.

Oн был когда-нибудь бизоном
И в джунглях, в вервиях лиан
Дышал стремительным озоном,
Луной кровавой осиян.
И фыркал злобными ноздрями,
И вяз копытом в теплый ил.
Сражался грозно с дикарями,
Ревел и в чащу уходил.
Для них, не знавших о железе,
Угрозой был его приход,
И в тростниковой мгле Замбези
Они кончали час охот.
Его рога и космы гривы
Венчал, вплетясь, чертополох.
У обезьян толпы игривой
Oн вызывал переполох.
…Прошли века, и человеком
Он носит бычие рога,
И глаз его, подбросив веко,
Гипнотизирует врага.
И как тогда — дорога черства,
Но он принес из хладных недр
Свое звериное упорство,
Своих рогов железокедр.
И наклоняя шею бычью —
Неуязвляемый базальт! —
Он поднимает вилой клычьей
Препон проржавленную сталь!

Их душит зной и запах тьмы,
Им снится ласковое тело,
Оно цветет на ткани белой
За каменной стеной тюрьмы.

Рычат, кусая тюфяки,
Самцы, заросшие щетиной,
Их лиц исщербленная глина
Измята пальцами тоски.

Но по утрам движенья их
Тверды, стремительны и четки,
И манят старые решетки
Огнем квадратов голубых.

Весна безумие зажгла
В ленивом теле, в жире желтом,
И по ночам над ржавым болтом
Скрипит напильник и пила.

И со второго этажа
Прыжок рассчитанный не страшен.
Пускай теперь с площадок башен,
Крича, стреляют сторожа!

Идут, расплывчато дымяся,
Года, как облака,
Уже жую беззубо мясо
И нужно молока.

Так! Всё еще слюнявым коксом
Топлю желудка печь,
Но скоро смерть костлявым боксом
Ударит между плеч.

Но все-таки слепящим оком
Гляжу насупротив:
За занавесочкой, в широком
Окне — любви мотив.

И если всё ж хохочет дурень,
Внизу ловя глаза,
Но я и старенький — недурен,
Хоть сух, как стрекоза.

Мое дрожащее колено
Уже уперлось в ночь,
И всем, в ком есть личинка тлена,
Сумею я помочь.

I

Подошел к перилам: «Полисмена!
Отвезите в сумасшедший дом».
Снизу кто-то голосом гамена
Прыснул смехом о мешке со льдом.
Отскочил. Швырнул свинцом из дула.
И упал за несколько шагов,
И дымком зарозовевшим сдуло
Человека, названного «Гофман».

II

О поэт! Безумье — та же хворость,
И ее осиль, переломив,
Проскочив (с откоса свищет скорость!)
Из былого в небывалый миф.
Я, в котором нежность — пережиток,
Тихо глажу страх по волосам:
— Не тоскуй, не сетуй, не дрожи так:
Это только путь па небеса.

III

Если ж и меня оранг-утангом
Схватит и потащит, волоча,
Я вскочу, отплясывая танго,
Иссвищу его, иссволоча.
А потом упавшего в берлогу
Позову, и серый Сумасход
Мне чутьем обнюхает дорогу
На тропах рискованных охот…