Анатолий Жигулин - Летящие дни

УТИНЫЕ ДВОРИКИ

Утиные Дворики — это деревня.
Одиннадцать мокрых соломенных крыш.
Утиные Дворики — это деревья,
Полынная горечь и желтый камыш.

Холодный сентябрь сорок пятого года.
Победа гремит по великой Руси.
Намокла ботва на пустых огородах.
Увяз «студебекер» в тяжелой грязи.

Утиные Дворики…
Именем странным
Навек очарована тихая весь.
Утиные Дворики…
Там, за курганом,
Еще и Гусиные, кажется, есть.

Малыш хворостиной играет у хаты.
Утиные Дворики…
Вдовья беда…
Всё мимо
И мимо проходят солдаты.
Сюда не вернется никто никогда…

Корявые вербы качают руками.
Шуршит под копной одинокая мышь,
И медленно тают в белесом тумане
Одиннадцать мокрых
Соломенных крыш.

ДОВОЕННОЕ

Было время демонстраций
И строительных громов,
И горела цифра «двадцать»
Над фасадами домов.

Проезжали с песней мимо
На больших грузовиках
Парни Осоавиахима
С трехлинейками в руках.

И еще плакат безлицый
В память врезался мою:
Кто-то в красных рукавицах
Давит черную змею.

Вспоминается дорога,
Лед на лужах как слюда…
И неясная тревога,
Непонятная тогда.

* * *

Гулко эхо от ранних шагов.
Треск мороза — как стук карабина.
И сквозь белую марлю снегов
Просочилась,
Пробилась рябина.

А вдали, где серебряный дым, —
Красноклювые краны, как гуси.
И столбов телеграфные гусли
Всё тоскуют над полем седым.

У дороги, у елок густых,
Если в зыбкую чащу вглядеться,
Вдруг кольнет задрожавшее сердце
Обелиска синеющий штык.

А простор —
Величав и открыт,
Словно не было крови и грусти.
И над белой сверкающей Русью
Красно солнышко
В небе горит.

ПОЛЫНЬ
Ю. Киселеву

О, замри, мое сердце!
Застынь,
Слышишь,
Ветер качает полынь?..

Занимается свет.
Умирает роса.
И росинки блестят,
Словно чьи-то глаза.

Слышу будто бы плач,
Слышу будто бы стон.
Это тонкий полынный
Серебряный звон.

Это все, что когда-то
Случилось со мной,
Тихо шепчет полынь
У дороги степной.

Горьковатая,
Близкая сердцу трава
На холодную землю
Роняет слова…

Все, что в жизни узнать
И увидеть пришлось,
Все на этом рассвете
Сошлось:

И печаль, и тревога,
И зябкая стынь —
Всё — как эта дорога,
Как эта полынь.

* * *

Земля необычная здесь,
В Подмосковье.
Над бурым суглинком
Туман невесом…
И вдруг осенило
Забытой любовью
К тебе,
Мой далекий
Степной чернозем.

Там черные комья
Блестели как уголь,
И в них, как солома,
Ломались лучи.
И в яростном солнце
Скакали за плугом
Такого же черного цвета
Грачи.

Там осенью сердце
Сжималось в тревоге
И давняя память
Стучала в виски.
И, как золотинки,
На черной дороге
Желтели
Потерянные
Колоски.

* * *

Воронеж!.. Родина. Любовь.
Все это здесь соединилось.
В мой краткий век,
Что так суров,
Я принимаю, словно милость,
Твоей листвы звенящий кров.

Согрей меня скупою лаской,
Загладь печальные следы.
И приведи на мост Чернавский,
К раскатам солнечной воды.

И как навязчивая морочь,
Как синих чаек дальний плач,
Растает вдруг пустая горечь
Московских бед и неудач.

И что ты там, судьба, городишь?!
Тебе вовек не сдамся я,
Пока на свете Есть Воронеж —
Любовь и родина моя.

ДИРИЖАБЛЬ

Один и тот же незабытый
Я вижу полдень вдалеке:
Бегу босой по теплым плитам
К нагретой солнечной реке.

Туда, где лодки пахнут краской,
Где на лугу стоит яхт-клуб,
Где довоенный мост Чернавский
С перилами из старых труб.

Бегу с бугра тропой полынной
В дремучей чаще лебеды.
В моей руке пятак старинный,
Позеленевший от воды.

И все доступно,
Все открыто,
И ничего еще не жаль.
И надо мной плывет, как рыба,
Огромный сонный дирижабль.

Куда он плыл светло и прямо —
На дальний полюс, на парад, —
Забытый, вымерший, как мамонт,
Несовершенный аппарат?