В обрамлении темных (колесо рулевое, спидометр, зеркало заднего вида, садитесь-вперед-я-сойду-на-углу, а водитель не в кадре) два ярких пятна — две не-ели светящихся. провода вдоль ветвей, и лампочки вместо листвы — как ни странно, красиво.
Видишь: память, набрав впечатлений за новогодний фуршет красно-желтых, уже отказалась от фотографической четкости, провозгласив революцию цвета, надеясь еще протянуть за счет больших и больших абстракций — до новых праздников. Но не так уж и поздно проглотит эволюцию флоры отнюдь не космический — супрематический черный квадрат.
Бледно-голубые клеечатые горбы искривили квадраты с цветами о восьми лепестках.
Темно-синий колпак от ручки, столовая ложка с каплями масла, банка из-под сахарного песка, зеленая чашка, металлический чайник, красный дезодорант — нанесли свои случайные и преходящие тени на строгий рисунок.
Колпак, повернутый боком, показывает краешек черного туннеля. Ложка, сделав мостик, открывает то, что под ней. Белая сыпь прилипла к стеклянным стенкам в малом воздушном пространстве с глухим притертым небом. Тень банки сползает в невидимую пропасть и взбирается вверх по-другому, совершенно отвесному склону: стол неплотно придвинут к стене.
Пара круглых дырочек и винт посреди круга розетки; дно и верх чашки окрасили в малиновый цвет совмещение двух кругов. Лепесток сморщен на носике, смотрящем в угол. Облупленной на две стороны полосой угол поднимается вверх, расходясь по потолку. Желтое волнистое колыхание, спускаясь, касается бледно-голубых квадратов, скрывает холодный, черный, бездонный прямоугольник окна.
В красном блестящем цилиндре кисть руки с зажатой в ней ручкой возникает из небытия медленными толчками, сталкивается с 1,5 буквами английского слова и, возносясь куда-то, исчезает почти мгновенно. Белый, выпукло-искривленный конус листа заползает под слепую пластмассу высокой крышки.
Клеенчатые горбы скрывают старые детские каракули на неровном дереве. Если надавить ладонью, горбы поднимутся в других местах.
Ко мне пришли друзья, сказал старик.
В подсобке тесной
арбуза жухлость,
сыр ломтиком
и чай в стаканчиках пузатых,
трик-трак, крик-кляк, шеш-беш и шеш-гоша
— но нет, Баку слезам не верит,
хоть полный тасс
уполномочен заявить
товар воспоминаний,
и хоть деньги
метельщик все потратил
на сыр, арбуз и мягкий хлеб,
печальной нежности улыбка.
Все так, или почти,
как много лет назад:
сыр с мягким хлебом
жуя, отхлебывая чай,
(почти, какой арбуз зимой?)
приятели из класса
бросали зары,
забыв хозяина.
«Не плачь», утешит мать потом,
когда уйдут.
……
Нет-нет, ко мне пришли друзья, сказал старик.
Пламя пронеслось по окнам домов на той стороне бухты.
Эстакада шаг за шагом увела в странную тишину моря на фоне шумного города, к мизансцене трех целующихся пар, внезапно — вместе с громадой воды — открывшейся за ржавым остовом брошенного кафе.
Возвращение вторично разрезало полусферу бухты. Ветер развернул к берегу веер фонтана, выткав зыбкую телебашню из вертикальных водяных нитей, чье медленно-мерное движение напомнило — неожиданное развитие темы — помехи на экране. Подгоняемая шагами, башня показалась из-за воды, теперь похожей на — еще одно превращение — кальку в фотоальбоме. Очертания размыты, смягчены солнечным светом. А справа — пасмурно-четкие контуры и цвета домов. Хрупкая и недолгая прихоть облачного заката.
Длинные, тонкие ножки дрожат глянцевым светом, с непостижимой одновременностью стелясь по поверхности и уходя вниз, в черную пустоту воды.
Гигантский цветок, мимолетно раскрывший бутон в черном небе,
Посмотри: вот еще, на излете рожденный, на вздохе последнем
Репетиция жизни ровно за год до другой репетиции жизни —
Репетиция смерти, репетиция смерти…
Черный провал глухо шумящего моря. Смутно-белый окрас потухшего фонаря.
Сдвоенный сноп желтого света с глухим моторным шумом скользнул по зависшей над землей шеренге черных окон; захватил кусочек глухой стены с красной урной и зеленой скамейкой. Чуть погодя из невидимой перспективы что-то стукнуло и протяжно заскрипело.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу