Вокалист, водящий камеру за собой, закуривающий, садящийся на ступени сцены, поющий в объектив, протягивающий микрофон в толпу, прыгающий, встающий на колени, снова закуривающий — от первой. Ударник — искатель разного в одном и том же. Гитарист и басист, с синхронной и частой резкостью сгибающие тело. Тела. Старик, сидящий в кресле у стены, с видом отца на школьном утреннике — или он глух, да и слеп? Бармен смотрит на футболистов в телевизоре под потолком — у них там своя толпа. Поворот на ту, что здесь, от бутылки с водой в руках гитариста, вскользь по лицам, обратно — уже пуста, смерть жажды осталась за кадром… Вперед, уже из последнего ряда, навстречу последним аккордам и строчкам, толчками уходящие вправо и влево спины, внезапная тишь, идти далеко, спины остановились, спешный наплыв на чей-то затылок у самой сцены, и внезапно, из-за него — на сцене лицо. Микрофон не попал. Окончена песня. А вот и цветок.
Сегодняшний дождь оставил следы на асфальте, их подкрасило солнце и догнавший его свет неона от кафе, ресторанов, и баров, где никогда на альте не играет никто, а играют на электричестве, ставя нейроны в положение сальто и в состоянье культурного пития. Виртуозен на барабанах какой-то маэстро, без ложной нескромности ставящий целью заработать на отпуск на Крите, и ничего из разряда претензий на создание новых и сложных законов ритма и композиции.
Он, наверное, смог бы дать много поводов для диссертаций по музыке переплетенных. Но критики-музыковеды не посещают бары, где не могут брать пиво, которое дорого, и боятся собственных взглядов смятенных, увиденных в двери зеркальной туалета. Что касается прочих, они постоянно просят исполнить песню медленную и без соло, чтобы потанцевать. А включат магнитофон — и не хватит на Сочи. Установка ударная, стойка для микрофона, динамики. Скучно и голо.
Даже толстый роман с обширной географией свободно умещается в небольшой комнате: Москва, 52-й год, поездка за город, будьте моей женой, — правый угол письменного стола, а в двух шагах, у кресла — Баку, сорок лет прошло, как ты, как дети? иду на стадион, вот он, между окном и телевизором — или это компьютер? но не все ясно в обстановке этой комнаты, воображаемой, несуществующей, но оживающей снова и снова (словно когда-то и где-то она все же была), чтобы проглотить все новые и новые толстые романы о чужой жизни огромного мира, — все очень неясно, расплывчато в комнате. Которую я так ненавижу.
Заклинание (Попытка духовного трансвестизма)
Не люби меня дольше,
Ты, должно быть, устал,
Под любовный портал
Ничего уже больше
Ты не приноси,
Потому что мне скучно,
И в любви твоей душно,
Ты свечу погаси —
Разве каются, зная,
Что греха не простят,
И дороги не умостят,
Не откроют врат рая;
И напрасно в глазах
Чуть мерцает надежда —
Промокаемые одежды
Снимет только гроза
Твоих слез и желаний,
Пусть обманчивых,
Но правдоподобных,
Без страстей и рыданий,
Раздирающих в кровь
Барабанные перепонки;
Без бумажной иконки,
Приколотой вновь
Как значок-невидимка
Для защиты невинности
От добрачной интимности
Без простынь и без снимков.
Ты же видишь: я верю,
Что храм вечной любви
Не удержится на крови,
Вытекающей из-под двери.
Прямо перед ним — высокий дом под названием «Вид на море», закрывающий вид на море. Слева — городская двухмерность с обязательными облаками на горизонте. Справа — врезанный в плоскость объемный холм с рельефом домов и дорог. Впрочем, памятник смотрит себе под ноги: склон слишком крут.
Задумчиво-раздумчивое вступление рояля. Первые спокойные аккорды. Хрупкий, повторяющийся хрусталь перезвона там, наверху, синхронно с тремя мерными шагами левой руки вниз.
Спотыкающийся ритм, шорох и стуки. Осторожные поддакивания баса. Мягкой ладонью шаг вперед и назад по полутонам клавиш, вперед и назад. Двойные вершины пологих трезвучий вопросительно смотрят вниз, сменяя друг друга. Словно обещание чего-то — и вот оно: барабаны внезапно перестают спотыкаться, и мощно пульсируют, и устремляется за ними бас — черные и белые в растерянности замирают на мгновение, потом отвечают нервными растопыренными аккордами в промежутках лихорадочных пауз. Разражаясь медными брызгами, нагнетает темп ударник, басист-акробат прыгает на батуте гармоний, умещая быстрый перебор в зависание открытой струны. Наконец, очередной рояльный аккорд взрывается мягкой, переливающейся дробью правой руки — пытающейся удержать низкие звуки, но клавишами влекомой все выше — к изначальной хрустальности, которую подхватывает вдруг изменивший тональность басист, на какой-то миг продлив вертикаль дальше мыслимого предела — и музыка обрывается, не выдержав натяжения…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу