Дмитрий Лунин - Ночной прохожий

А мозг разъедая,
все дальше
ползет паранойя,
собой заполняя
объем
черепного пространства.

Как путник, уставший от долгих странствий,
взгляд ищет место остановиться.
Лишь вспоминая знакомых лица,
как факт принимаешь, что ты в России.
Ночь заполняет домов пространства
с бесцеремонностью наглого гостя.
Вновь для распятия ищут гвозди
те, кто в тебе разглядел мессию.
Жизнь пролетает однообразно.
Не отличая зерен от плевел,
время нас всех превращает в пепел.
Этот закон даже я не нарушу.
Все повториться еще не раз, но
если ты при смерти, то с испугу
тело свое доверяешь хирургу
чаще, чем пастору душу.
В этом ответ на любые вопросы,
даже на те, что никто не задал.
Знаешь, чем чаще я в жизни падал,
тем отчетливей видел, что лежа — лучше.
Я представляю собой отбросы
общества, ты же являешься частью
общества. Впрочем (наверное, к счастью),
это письмо — единичный случай,
ибо со смертью кружиться в вальсах
много приятней, чем ждать кончины
и суетливо искать причины
происходящего. Это точно.
Этого не объяснить на пальцах.
за сим ставлю точку — тире — прощаюсь.
Помни: однажды и ты, отчаясь,
это заметишь.
Спокойной ночи.

Надоело бриться по утрам.
Зачастил на кладбище. Так что ж?
Жизнь с той стороны оконных рам
добродетель
обращает в ложь.
Снова дождь, снаружи и внутри,
не спеша выстукивает «SOS».
Все глупеешь, сколько ни мудри.
Веры нет в фортуны колесо.
Кровь уже отнюдь не горяча,
ты все реже смотришь на людей.
Снова век
секирой палача
обрубает календарный день.
Если в шепот переходит лай —
это возраст.
Или нищета.
В этом мире, сколько ни слагай,
все равно придется вычитать.
Как же так: за чередою дрязг
проворонил время дележа?
Как окурки, втоптанные в грязь,
лучшие намеренья лежат.
Вспоминая множество утрат,
обозначить бы хоть чем-то
жизни нить…
Разучился бриться по утрам.
Остальное можно пережить.

Не удивляйся, если закружило, —
здесь даже время держит путь по кругу.
Слышны слова.
И кровь густеет в жилах.
Обрывки снов —
да ни один не в руку.

Осколки дней.
И лиц размытый контур.
Вместо ответов — только многоточья.
И над тобой склоняющийся доктор.
И неотложка, вызванная ночью.

И обещанья: «Больше в рот ни капли!»,
презрительное: «Я-то в ваши годы…»
Любовный неудавшийся спектакль.
Билет на самолет «Москва-Минводы»

и мысль, что все мы — просто пассажиры,
но кое-кто запасся парашютом,
а наш Пилот…

Но,
если кроме шуток:
не удивляйся, если закружило.

Глаз не отличает ферзя от пешки.
Жизнь протекает в чертовской спешке —
все хаотично и все бесцельно,
как движенье молекул. Как оказалось,
вопросов больше, чем было раньше.
Ухо не слышит в мелодии фальши.
Годы степенно теряют цену.
В двери чуть слышно стучится старость.
Сумма от множества перестановок
слагаемых не изменяется. С новых
дней чередою не прибывает
в памяти мыслей. В числе последних —
мысли о том, что ты прожил между
разных эпох, что дает надежду,
ибо в истории чаще бывает:
кто пережил — тот и есть наследник.
Истины, в общем, всегда абсурдны.
Те, кто судили, — те неподсудны.
Кто забывали про всех — не забыты.
Здесь сам собою просится вывод:
написавший о старости не стареет,
даже когда тело кровь не греет.
Потому и тогда, когда окна закрыты,
остается всегда через двери выход.
Это образно, но в своей сути верно:
человек по природе уже не зверь, но
он и не Бог. Потому не вечен.
Но имеет желание, как ни странно,
просмотреть свою жизнь, как в кино, с экрана,
только вот за билет расплатиться нечем.

Чем дольше крутить пластинку —
тем неразборчивее слова.
Дует паршивый ветер с запахом креозота.
Себя облачив в доспехи,
точно дикая татарва,
стая птиц надвигается на линию горизонта.
Вечер привлекателен не более,
чем от статуи отвалившаяся рука,
жизнь протекает между
«как известно» и «между прочим».
В запасе осталось довольно много
от русского языка,
только ничего из этого
не вставить в контексты строчек.
Как археолог находит радость
в откопанном ржавом ноже,
время находит радость в крушении идеалов.
И разница между тем, что будет,
и тем, что было уже,
представляется разве что
ночью под одеялом.