Юрий Колкер - Млечное

и мы закованы в просторах

латынью Имени Его.

Вернуться! Это слишком много —

и слишком мало для меня:

ведь мне обещана Дорога —

Дорога Звёздного Огня,

ведь нам заведомо открыты

все грани пройденных дорог,

и на проложенных орбитах

мы не найдем иных миров…

А если нет — одно лишь слово,

и в нарастающую даль

мы, незамеченные, снова

уйдём, как, дети, навсегда.

30 января 1964

Там, на нашей планете,

Город ждёт этих строк —

он загадочно светел,

он таинственно строг;

он огромен, как бездна,

и вдали от него

вспоминать бесполезно

даже Имя Его. —

Знаки тонкой латыни

врезать в звёздную синь?

Ну, а здесь —

небо в души нам хлынет, —

лишь лицо запрокинь.

январь 1964

Город ждёт этих слов —

не под силу молчание мне.

Это — вам,

кто по-рабски склонён

перед дланью Судьбы;

там — мы были детьми, —

это значит: мы были умней —

обвиняю в измене

того, кто об этом забыл!

21-30 января 1964

День возник и погас,

по-осеннему строгий,

и открылись для глаз

вехи звёзд на Дороге.

Но не тронет ума

эта звёздная россыпь;

я всесилен, как маг,

всё сложилось так просто:

я живу и теперь

там, на нашей планете,

я грущу о тебе

вёрсты новых столетий.

4 января 1964

* * *

Весна — это просто, прозрачнее сна,

неверная невских ночей пелена,

и лёд, уступающий плеску волны,

и то, чем нечаянно души полны.

Мы дети весны — и в порыве своём

мы верим в наивность и мудрость её.

Весна — в неизбежности истин земных

и даже в самом ожиданье весны,

а может, в тревогах огромного дня,

а может, в девчонке, забывшей меня…

Весна — это значит: дорога ясна,

и цель неизбежна, и даль не страшна;

весна — это город без края и дна,

которому только улыбка нужна…

весна — это даже немножко смешны

и самые мысли о чуде весны;

ведь в наших сердцах торжествуют стихи —

стихи, этот синтез весенних стихий!

май 1964

* * *

Купола, купола, купола.

Ты в сиреневом небе взошла;

Ты в сиреневом круге одна.

Ты в играющей вьюге слышна,

на сучках, где повисла метель,

на погостах небесных земель,

в очертаниях лунных полей —

и лицо наклонила к земле.

А луна — что обломанный нож,

и просыпана звёздная рожь

в нас, в раскрытое настежь окно…

Ты сегодня простая, как ночь —

где оно, с кем ты вечно вдвоём:

светоносное имя твоё?..

1964

Г. Т.

Набегают волны электричек

на густые сумерки вокзалов.

В городе осталась Беатриче

с Петроградской, а меня — не стало.

Обо мне ещё вздыхает эхо

в глубине одной из старых улиц.

Я на самый край земли уехал —

на полмира рельсы протянулись.

Беатриче этот факт известен:

я в страну своей мечты уехал,

в те края, куда собрали вместе

мальчиков с физфаков и матмехов.

Здесь зима. Морозы минус тридцать.

За окном — рукой подать как близко —

очи нашей признанной столицы,

светятся огни Новосибирска…

— Сколько лет… — да ты сама ведь знаешь —

с детства до прощанья с институтом,

ты — моё развёрнутое знамя,

ты со мною каждую минуту,

ты… — Минует более недели,

прежде, чем воскреснут эти строчки

на шестидесятой параллели…

Ждут ли их? Как знать! Целую. Точка.

А потом я сплю — и снова дома.

Невский до смешного непривычен.

Почему-то на углу Садовой

я опять встречаюсь с Беатриче.

Нам вдвоём торжественно и странно,

вновь открыты и сердца и лица, —

и забыт удельный вес урана

и неоны северной столицы,

и почти застывший ртутный столбик —

там, где на заснеженной земле

бьются лбы, блестящие, как колбы,

над решеньем мировых проблем…

…Говорят, я всё забуду скоро:

Вспоминать здесь некогда и негде…

Беатриче раздвигает шторы

в старом доме на Большом проспекте.

1964

Подбирают к эпохе эпитеты,

об эпохе с апломбом беседуют,

с аппетитом

эпоха выпита

и съедена

буквоедами.

За наплывом пустых,

надоевших строк

поди разгляди сквозь мрак ты,

где

закрыли от нас мишурой

существо

обнажённого факта…

Брошен я,

забыт,

до костей раздет,

без единой мысли в кармане.

Может, выручишь внука, дед,

ты,

ушедший в старый стенной портрет?

Помоги! Одолжи вниманием…