Александр Амфитеатров - Дьявол. В быте, легенде и в литературе средних веков

Кроме религиозно-этической эволюции, вернее сказать, как великая и самая деятельная часть ее сложного состава, выдвигается против беса наука. „Демонизм“ и „наука“ — два слова, выражающие две противоположности, два взаимоотрицания, два враждебные мировоззрения и мироотношения. На заре цивилизации дикарь не в состоянии уяснить себе множества явлений природы иначе, как предположив за каждым волю и разум, подобные своим, и через то населяя мир добрыми и злыми существами, высшими, чем природа. Это — анимизм, демонизм: начало религиозной, метафизической эволюции. Но в то же время положительный опыт труда кладет начало наблюдению повторности явлений, которое замечает, что силы природы — не волевые, а дисциплинированные, в порядке известных причин и следствий, постоянными законами. Возникает наука и анализ ее, мало-помалу, сперва освобождает человека от демонического мировоззрения, но потом совершенно разрушает все здание демонизма. Средневековый человек еще видел и слышал черта во всем: в вихре, наводнении, пожаре, молнии, граде, блуждающих огнях, болезнях, в собственных мыслях и чувствах. Мы видели аббата Рикальма дошедшим в демоническом мировоззрении до того, что вся жизнь его, до глубочайших мелочей, обратилась в сплошную механику доброго и злого произвола. Нельзя не изумляться быстроте, с которой научный прогресс справился с демоническим мировоззрением, когда вглядишься в средневековую мощь его и оценишь его могущество. Водворяя на место царства произвола царство закона и необходимости, наука логически перегоняла черта с позиции на позицию, постепенно погашая власть его над явлениями, покуда не вытеснила его со всех постов и не оставила ему ни одного опорного пункта ни на земле, ни на небе. Более того. Психология показала нам, как и почему родился черт; из каких элементов духа нашего он сформировался, и мы, отрицающие черта, знаем его и о нем гораздо больше, чем те века, которые в него верили. Г.Гейне в одном своем сонете говорит, как однажды он, вызвав черта, узнал в нем одного своего знакомого. Еще вернее было бы сказать, что, приглядевшись к черту, мы обыкновенно, узнаем самих себя.

Удивительное круговращение судеб в подлунном мире! Умирает и исчезает, благодаря науке, тот самый черт, которого еще так недавно считали ее отцом и подстрекателем. Satis scis, si christum scis, — довольно тебе науки, что ты христа знаешь. С высоты этого положения средневековая наука аскетов и попов подозрительно рассматривала всякое естественное знание, а натуралистов обвиняло в союзах и договорах с дьяволом, старым лгуном, обманувшим женщину обещанием посвятить ее в науку. Eritis sicut deus scientes bonum et malum. И триумфы науки и рост новой цивилизации, во взаимодействии с которой созидает она исторический процесс, оплакивались и проклинались, как триумфы и рост дьявольской силы.

Цивилизация не забыла в победе своей этой заслуги беса и отблагодарила его устами своих поэтов, превративших дьявола в светлый и могущественный символ бесстрашного и неутомимого знания. „Дух отрицания, дух сомненья“ рушит догматы и искореняет предрассудки, бунтует мысль и страсть, поражает все виды духовной тирании и утверждает свободу, под широкими крыльями которой нарождается жизнь нового человечества. Вольтер называл своих друзей и единомышленников, в том числе Д'Аламбера и Дидро, „братьями во Вельзевуле“ (freres en Belzebouth), против чего католические попы решительно ничего не возражали. Мишле посвятил этому символическому Сатане свою „Ведьму“ (La Sorciere). Кардуччи прославил его в знаменитом своем могущественном гимне:

Другой поэт, Бодлер, призывал Сатану на помощь тоске своей звуками божественной молитвы:

Побежденный обращается в победителя, возвращается на небо, откуда был изгнан, и уничтожает своего вечного врага. Марио Раписарди (ум. 1912) описал эту конечную победу Люцифера удивительными стихами…